– Что-то Ханадзе-сан бледненькая. – Наоэ искоса взглянул на худенькое личико Дзюнко. Он нередко видел ее по телевизору, но сейчас, рядом, ее лицо, почти не тронутое косметикой, казалось неправдоподобно маленьким и утомленным.
– Последние дни были очень тяжелыми. Правда, она немного отдохнула в самолете, – ответил за Дзюнко импресарио.
– Не ужинали?
– Нет. Перед отлетом она съела только салат и выпила чашечку кофе.
Дзюнко, точно подтверждая его слова, кивнула.
– Тогда все в порядке, можно давать наркоз.
Наоэ еще раз незаметно посмотрел на Дзюнко. Не слишком высокая, но стройная, изящная, с экрана кажется просто красавицей. А вот так – вблизи – как засохшее деревце.
– Пижама и полотенце с собой?
– Да, по пути купили.
Импресарио, как видно, позаботился обо всем.
– Пойдемте, я покажу вам палату. Операцию начнем минут через тридцать.
Дзюнко Ханадзё спустилась в операционную без двадцати восемь. На ней был фланелевый халатик в цветочек, волосы она заколола на затылке и туго завязала белой косынкой. В этом незатейливом наряде она выглядела самой обычной девушкой.
– Сначала мы введем лекарство в вену. Считайте, пожалуйста: «раз… два…»
Дзюнко молча кивнула Норико.
– Ай, больно!
Игла впилась в тонкую белую руку. Дзюнко испуганно съежилась.
– Раз… Два… – зазвучал в операционной знакомый, столько раз слышанный по телевизору голос. Сейчас он казался далеким и бесцветным.
– Раз, два, – повторила Норико.
Слабый, почти угасающий голос Дзюнко, словно подстегнутый энергичным тоном сестры, на мгновение зазвучал громче, но постепенно под действием наркоза становился все глуше и тише, и наконец Дзюнко умолкла, оборвав счет на полуслове.
– Дыхание в норме?
– Да.
В ярком свете лампы обнаженная грудь Дзюнко мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию. На левой груди темнел след от поцелуя.
– Давление?
– Сто десять.
– Хорошо.
Наоэ взял хирургическое зеркало и склонился над распростертым перед ним телом.
Операция закончилась через двадцать минут. Простыня под Дзюнко пропиталась кровью. Наоэ стянул окровавленные перчатки, снял шапочку, развязал маску. Закурил.
– Пусть полежит немного, пока не проснется.
– Внизу вас ждет импресарио. Он сказал, что хочет о чем-то поговорить.
– Сейчас иду.
– А душ?
– Потом.
Не вынимая изо рта сигареты, Наоэ прошел в раздевалку, переоделся в обычный халат и спустился в амбулаторию. Импресарио, засунув руки в карманы, нервно ходил по приемной.
– Все?
– Да.
– Спасибо.
– Минут через двадцать кончится действие наркоза, и тогда можно будет перевести ее в палату.
– Прекрасно.
Наоэ открыл дверь в кабинет и жестом пригласил мужчину войти.
– Я вас слушаю. Что вы хотели мне сказать?
– Дело в том… – Импресарио стыдливо сжался и низко опустил голову. – Дело в том, что мы хотели бы сохранить все в тайне.
– Я помню. Сотрудники клиники проследят, чтобы больные ничего не узнали.
– По дороге сюда мы даже сменили несколько такси. Я вас очень прошу, если нагрянут репортеры, не пускайте их.
– Я еще раз напомню в регистратуре.
– А теперь о дальнейших планах…
– Слушаю вас.
Наоэ налил в стакан воды из-под крана и выпил залпом.
– Дело в том, что и на студии никто ничего не знает. В курсе дела только я и секретарь Дзюнко. Кстати, секретарь вот-вот должна прийти сюда.
– Короче, что вы от меня хотите?
– Когда Дзюнко сможет приступить к работе?
– Работа бывает разная.
Импресарио нервно потер руки и придвинулся к Наоэ почти вплотную.
– Видите ли, в Тибе у нас запись концерта на телевидении.
– Когда?
– Завтра, в два часа.
– Завтра?!
– Да.
Наоэ пристально посмотрел на импресарио. Выходит, у Дзюнко всего полдня, чтобы прийти в себя…
– Если в Тибе запись начинается в два, стало быть, выезжать вам надо часов в двенадцать или даже раньше?
– Еще будет постановочная репетиция… – Лицо импресарио принимало все более виноватое выражение. – А она длится ровно столько же, сколько и сама запись.
– Значит, вы должны выехать в…
– Желательно в десять утра, – пряча глаза, почти шепотом сказал импресарио. – Вы, наверно, слышали… Заказчик этой передачи – фармацевтическая фирма Т. В общем, суть в том, что состязается несколько команд. В каждую команду входят три человека – все трое члены одной семьи. Ханадзё будет в жюри, а кроме того, споет несколько песен. В основном ей придется сидеть, так что я думаю, ничего страшного.
– Это вы так полагаете.
– Что вы, я сам недавно перенес операцию и прекрасно знаю, какая потом слабость.
– Оставим это.
– Видите ли, в газетах уже давно объявлено об участии Дзюнко в этой передаче, и больше половины зрителей придет только для того, чтобы посмотреть на нее. Сейчас отказаться уже невозможно. Я, конечно, понимаю, что это неблагоразумно, но… – Импресарио промокнул платком абсолютно сухой лоб. – Так что вы скажете, доктор?
– Ответ может быть только один.
– Нельзя? Наоэ кивнул.
– Нет, отказаться – это немыслимо!.. – В глазах импресарио стояло отчаяние. – Может, как-нибудь…
– Ну что ж. Я вижу, вам во что бы то ни стало необходимо уехать.
– Значит, все-таки можно? Импресарио жадно подался вперед.
– Этого я не говорил. Я говорю другое: если вы так решили, поезжайте.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказал.
– А на сцене с ней ничего не случится?
– Вот уж чего не могу обещать.
– Вообще-то она Крепкая…
– Может, все обойдется, а может, и нет.
– Скажите откровенно, чего вы опасаетесь?
– Выступать на второй день после такой операции физически тяжело для любой женщины. Но ведь вы говорите, что ничего изменить нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93