– Когда ничего сделать нельзя, надо дать человеку возможность умереть спокойно. Конечно, тебя подкрашенная глюкоза не обманет, ты знаешь всю правду. А Уэно и его жена – не знают. Пусть они верят, что было сделано все.
Кобаси задумался. Может, в словах Наоэ есть доля истины? Нет. Для врача этот путь неприемлем. Существует же чувство долга!
– Врач обязан оказать больному помощь – сделать для него все возможное, – упрямо сказал Кобаси. – А если возможности ограниченны – должен хотя бы на день продлить ему жизнь.
– Посылка верна. – Только посылка?
– К сожалению, наш мир не идеален.
Кобаси понимал это и все равно согласиться с Наоэ не мог.
– Врач, – возразил он, – должен быть прежде всего гуманистом.
– Ах, гуманистом? – Наоэ язвительно улыбнулся и сел поудобнее, нога на ногу. – А тебе хорошо известно, что значит быть гуманным?
– Известно. Это значит – бережно относиться к человеческой жизни вообще, значит – любить ближнего…
– Ты не путаешь гуманизм с состраданием?
– Нет, не путаю. Любому существу надо помогать поддерживать жизнь, пока она теплится в человеке.
– Поддерживать жизнь… Хм… – Наоэ криво усмехнулся. – Значит, гуманизм, по-твоему, состоит в том, чтобы поддерживать жизнь. Как жить – неважно, только бы жить.
– Конечно, могут быть особые обстоятельства, но как принцип все, что я сказал, верно.
– Да… Ты так ничего и не понял. В своих университетских клиниках вы оторваны от реальной жизни.
– Отчего вы так решили? – Кобаси недавно пришел в «Ориентал» из университетской клиники, и слова Наоэ задели его за живое.
– Чтобы стать настоящим врачом, мало изучить медицину; надо знать и философию, и разбираться в этике, и принципы медицинской практики помнить назубок. Надо еще знать, как помочь человеку умереть.
– Помочь умереть?!
– Именно. Порой больному нужно помочь примириться со смертью, чтобы ни он сам, ни его близкие не упрекали себя, да и нас…
– Такого курса нам в университете не читали. Программа не предусматривает…
– Если бы такой курс существовал, я бы наверняка был ведущим специалистом. – Наоэ потер ладонями впалые щеки.
– Курс по подготовке убийц?
– Увы!.. Каждый врач в чем-то убийца; пока еще весьма часто его профессиональные обязанности состоят в том, чтобы убедить безнадежно больного в неотвратимости смерти.
– Но наше призвание – спасать жизни! И действительно, мы же вырываем людей из когтей смерти!
– Спасаем? – Наоэ смерил Кобаси неприязненным взглядом. – Мы не спасаем. Спасается сам человек – тот, в ком еще не иссякли силы бороться. А врач лишь в нужный момент протягивает ему руку помощи. И не более.
– Во всяком случае, настолько принижать роль врача…
– К сожалению, порой приходится. – Наоэ поднялся со стула. – Ну, я пошел.
– А что же с Уэно?.. – начал Кобаси, но Наоэ не дал ему договорить.
– Ты его лечащий врач, и больше я тебе ничего не скажу. Делай как знаешь.
– Если я… последую вашему совету, что мне потом говорить Уэно и его жене?
– Через день-два состояние больного ухудшится. Вот и скажешь тогда: мы сделали что могли, но – увы! – бесполезно.
– А как часто вводить ему эту… красную жидкость?
– Как и до сих пор: утром и вечером. Двух раз, думаю, достаточно. Станет хуже – ставь капельницу чаще, увеличивай дозу. Главное, чтобы и больной, и старуха его были уверены, что проводится интенсивное лечение.
– Сколько он протянет без переливания крови?
– Думаю, дней пять-шесть.
– Вы вернетесь пятого?
– Возможно.
– А можно вам позвонить в Саппоро?
– Я остановлюсь в гостинице G., меня легко будет найти через справочное бюро.
– Возвращайтесь скорее.
– Да-да.
Наоэ направился к двери, но вдруг остановился. Резко обернувшись, он неожиданно ласковым, мягким взглядом оглядел всех – Кобаси, Акико Наканиси. Затем решительно распахнул дверь и вышел в коридор.
Глава XIX
В аэропорту было немноголюдно. Сегодня в залах, где обычно стоял несмолкаемый гомон, было удивительно тихо. Основная масса пассажиров добралась домой, к родным или в гости еще до наступления Нового года, и самолеты, поезда, еще недавно переполненные, были полупустые. Хотя движение, конечно, не замирало и в эти первые числа января.
Вход в огромный стеклянный вестибюль аэровокзала украшен сосновыми ветками; на прилавках – рисовые лепешки, мандарины – дань многовековой традиции; за стойками – женщины в нарядных кимоно, со старинными прическами.
За стеклянными стенами солнечно, но прохладно. Одна за другой подъезжают машины с пассажирами.
Норико стоит в зале внутренних авиалиний и смотрит сквозь стеклянную стену на улицу. Она в темно-синем пальто, в руках – белая сумка.
Вылет в 15.10; Наоэ обещал приехать за полчаса до вылета. Часы на стене показывают 2 часа 40 минут. Сейчас прибежит. Наверное, провозился со сборами и опаздывает. Утром Норико позвонила ему: «Может, прийти, помочь?», но Наоэ ответил: «Не стоит». После такого ответа идти к нему было неловко, а как славно было бы выехать из дома вместе! И нервничать не пришлось бы. Сейчас Норико раскаивалась, что не заехала за ним.
Посадка заканчивается за двадцать минут до вылета. Норико взглянула на часики, потом перевела взгляд на стену – и те, и другие часы показывали одно время: без четверти три. Забеспокоившись всерьез, Норико пошла к выходу. Шоссе сегодня свободно, за час вполне можно добраться. Где же он?..
По радио объявили, что регистрация на самолет, вылетающий в Саппоро в 15 часов 10 минут, заканчивается. Норико еще раз подняла взгляд на стенные часы: ровно три.
В этот момент у подъезда затормозило такси, из которого вышел человек в темно-сером пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93