Еще я представляться буду, – обиделся рыжий. И вдруг воспарил над креслом. Повисел в воздухе и с комфортом приземлился обратно.
– Вот только не надо тут утверждать, что ты Бог, – замахала руками я.
– Я – Бог? – расхохотался рыжий. – Я – Бог! Да как тебе могло в голову прийти такая глупость.
– Нет? – прикусила язык я. – А кто тогда?
– Разве это важно? – с сомнением посмотрел на меня он. – И почему ты у меня такая? Никогда не можешь отличить важного от всякой ерунды?
– Я вовсе не у тебя, – обиделась я.
– Ну, конечно, – засмеялся рыжий, с интересом рассматривая меня с головы до ног.
– Что смотришь? И вообще, откуда ты взялся? – разозлилась я. – Мотай отсюда.
– Ну вот, пошла брехать. Минуты не можешь пообщаться, чтобы не натворить бед? – вдруг ласково и грустно посмотрел на меня рыжик. И вдруг принялся шнуровать развязавшийся кед. Да, у него на ногах оказались огромные смешные кеды. Такие, какие носят только клоуны в цирке.
– Ты куда? – испугалась я. – Уже уходишь?
– То ты меня гонишь, то боишься, что уйду. Ты уж определись, нужен я тебе или нет, – оторвался от шнурка он. Я замерла. Почему-то вдруг мне показалось, что если он вдруг уйдет, случится самая настоящая трагедия. И мир вокруг меня почему-то замер, застыл, как-то весь остекленел, словно бы я вдруг попала внутрь сюрреалистического фильма ужасов. Я через силу оглянулась и поняла, что Динкина кухня – не более чем видимость, визуальный обман, а на самом деле где-то за тонкой гранью бушует ветер, метет вьюга и такой страшный холод, что стоит там оказаться живому существу, оно погибнет, не успев даже перекреститься.
– Нет, не уходи. Там – все правда? – тихонько кивнула в сторону пурги я. Рыжий внезапно посуровел.
– А ты как думала. Естественно, правда.
– Я хочу с тобой, – вдруг в панике схватила его за плечо я. Он аккуратно отцепил мои сведенные судорогой пальцы от своей клетчатой рубашки.
– Еще не время.
– Но не туда? – замерла я, косясь на ледяную пустыню, подобравшуюся почти вплотную к Динкиному окну.
– Не знаю. Как ты сама решишь. Как ты решаешь? – он внимательно вглядывался в мое лицо. Меня охватила паника.
– Я хочу к Косте!
– Нет. Это решать не тебе.
– Тогда что? – кусала от напряжения губы я.
– Есть только один еще не решенный вопрос. И его сейчас можешь решить только ты.
– Какой? Какой? – лепетала я.
– Подумай! – рыжий снова запыхтел, завязывая шнурок. Я почувствовала, что когда он завяжет шнурок, я никакими силами не смогу его удержать.
– Ребенок! – закричала я. – Простите его! Простите!
– Молодец! – ласково улыбнулся рыжий и удовлетворенно потрепал меня по щеке. Затем затянул шнурок на кеде и стал медленно растворяться, превращаясь в дым. Я в ужасе смотрела, как от него оставалось одно только эфемерное пятно, один мутный туман, который мало-помалу заполнил собой всю Динкину кухню. Я в ужасе закричала, кричала, как оглашенная, а какие-то неизвестные мне существа хватали меня за плечи, пытались вцепиться в мои руки.
– Пустите! Нет! Пустите!
– Тише! Прекрати! Перестань! – кричали они.
– А-а-а! – выла я, пытаясь сорвать с себя их мерзкие ладони.
– Да что ж такое! – вдруг прикрикнуло на меня чудище голосом Динки Дудиковой. И тряхнуло меня по полной программе за плечи.
– А? Что? Где?
– В звезде! – выматерилась красная от злости Дудикова. – Ты что, решила мне разодрать всю красоту? Вот вцепилась!
– Динка! – ахнула я, приходя в себя после этого странного, полуреального, полудикого сна. Я села на диване и судорожно огляделась. По крайней мере, ледяная пустыня за окнами сменилась расслабляющим пейзажем с теплым воздухом, знойным небом, сияющим от ласкового солнышка, бьющего сквозь уже пестреющие осенними красками листья клена.
– А ты на кого подумала? Кретинка! – все еще отдувалась она. – Что тебе приснилось? Ядерная война?
– Почти, – кивнула я, вспоминая Рыжего. Я лихорадочно вцеплялась в обрывки уже исчезающего из моей памяти сна. – Кажется, мне приснилось что-то про ребенка.
– Плохое? – посерьезнела Дудикова. Она тоже знала, что такими снами не шутят.
– Непонятно. Не знаю, – я на всякий случай заплакала, чтобы успокоиться. Вообще, наверное, женщинам очень повезло, что они способны по каждому мало-мальски подходящему поводу лить слезы. Наверное, поэтому они и живут дольше. Если вдуматься, я плачу и от горя, и от радости, и от страха. А также, от скуки, от безделья, от ПМС и над сериалами. Наверное, вместе со слезами я сливаю тонны негативной энергии.
– Ну, а как ты вообще? – уточнила Динка.
– А что? – растерялась я. – Вообще – я неплохо.
– Уверена? – пристально посмотрела на меня она. Я пожала плечами и хотела было ответить, что да, уверена, как вдруг с ужасающей очевидностью поняла, что вообще-то я не очень. Что-то не так.
– Нет. Не уверена, – задрожала я.
– Может, тебе еще поспать? – нахмурилась Динка. – А то ты побледнела, как простыня после отбеливания Ванишем. То есть, охрененно ты побледнела.
– Да? – задумалась я. – Спать не хочу. И еще, почему-то все болит!
– Болит? – ужаснулась Динка и хотела еще что-то сказать, но я вскочила и понеслась в туалет.
– Что там? – бесцеремонно пыталась вломиться в «святая святых» подруга. Я стояла стеной между нею и дверью. В смысле, несмотря на все ее вопли держала дверь закрытой. А вот выходить я даже не планировала. Зачем? На унитазе, пардон, мне было более чем уютно. А чего уходить, когда через пару секунд я неизбежно садилась обратно.
– Ты скоро? – орала Динка сквозь щель между дверью и полом.
– Не знаю! – игнорировала ее я.
– Ты хоть сама понимаешь, что рожаешь?
– Что? – ахнула я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82