Очень легко. Никаких проблем. Только заплати, и она сделает для тебя все, что скажешь.
– А ты? Ты не сделаешь, Мики? – шепчет Эйтан и впивается в меня обжигающим поцелуем. Долгим, долгим, как тысяча и одна ночь...
Снег слегка заиндевел от утреннего мороза, и, наверное, поэтому... конечно, поэтому монеты не провалились в его пуховую глубину. Сверкают ярче, чем снежинки. Пять медных и восемь серебряных! Я так обезумела от счастья, что даже не бросаюсь в ту же секунду их собирать. Присела на корточки и застыла... Это же ровно столько, сколько мне нужно, чтобы купить чудесное синее платье с нежно-белым атласным воротником и еще клубничное пирожное – розовое, воздушное и такое красивое, что страшно подумать, как можно его съесть.
Черная косоглазая ворона расколдовывает меня. Вижу красные голые лапы, ступающие по ледяным снежинкам, и становится холодно. Как же это она ходит всю зиму босая! Ворона кладет косой глаз на мои монеты. Наверное, у нее тоже есть какие-то вороньи мечты. Нет уж, Дорогая, не выйдет! Собираю круглые денежки, похожие на льдинки, дрожу от холода, от страха. Мне кажется, стоит войти в дом, в его горячий воздух, и монеты растают, исчезнут, превратятся в маленькие мутные лужицы. Нет! Не буду возвращаться в горячий дом! Не буду рисковать! Я сразу пойду на базар. Туда, где продают деревенское молоко и свежий серый хлеб. Мы спасены! Мы не умрем от голода! По крайней мере еще три дня не умрем от голода. Может быть, от чего-нибудь другого, но не от голода.
...Густой звук саксофона возвращает меня в реальность. Музыканты вернулись после перерыва. Синий ночной блюз витает над белоснежными скатертями.
– Что с тобой?
– Не знаю... Неважно.
– О чем ты сейчас думала?
– О войне.
– С кем?
– О войне жизни со смертью.
– Смотрел на тебя и видел, что ты словно исчезла. Расскажи, пожалуйста, где ты была?
– Зачем?
– – Хочу понять, кого я люблю.
– Ты любишь?
– – Да. Очень. А ты?
– У меня прививка против любви.
– Как это?
– Очень просто. Когда человек заразился тяжелой болезнью и чуть не умер, но все-таки выжил и выздоровел, он больше не заразится этой болезнью, потому что в его крови появилось много маленьких клеток, которые побеждают вирус... Много, много клеток... Может быть, миллиард... На всю жизнь.
– Этого не может быть!
– Это есть...
– Но ведь ты счастлива сейчас. По крайней мере, полчаса назад, когда мы танцевали танго и ты едва сдерживала себя, вернее, мы едва сдерживались, чтобы не поцеловаться, я чувствовал, видел – ты счастлива.
– Да, было потрясающе хорошо. Но, если ты не появишься завтра и послезавтра и еще месяц, или два, или год, я не буду страдать. Не буду в отчаянии смотреть на телефон и ждать звонка, не буду мечтать о тебе по ночам, не буду молча разговаривать с тобой, не буду мысленно раздевать тебя и целовать твои руки и плечи... и умирать от восторга и желания. Я забуду о тебе, как только за тобой захлопнется дверь. В ту же секунду.
– Зачем же ты позвала меня? Зачем устроила все это?
– Мне вдруг захотелось увидеть тебя снова. Ты сильный и всемогущий, а я слабая и беспомощная. Когда вы вернулись вчера с Тамиром, я взглянула на ваши счастливые лица, и мне тоже захотелось хлебнуть глоток... Не знаю, как сказать... Захотелось, чтобы ты был сегодня рядом со мной. Может быть, не ты... Но именно такой, как ты, только свободный.
– Свободный от чего?
– – От всего. От предрассудков, от прожитых лет. От необходимости вечно куда-то спешить. Бороться за жизнь. За нормальную жизнь.
– Чего бы ты хотела сейчас больше всего?
– Чтобы ты обнял меня крепко-крепко. Посмотрел в глаза и сказал: «Я никому никогда тебя не отдам, Я не смогу без тебя жить, как не смогу жить без воздуха и воды». И чтобы эти слова были правдой.
– – Ты же любишь меня! Любишь! Только боишься поверить в это.
– Нет! Нет! Я не смогу никого полюбить! Никогда! Никогда в жизни я не захочу вновь пережить это! У меня прививка! У меня в крови много-много маленьких защитных клеток. Может быть, миллиарды. То есть не в крови, а в душе. Я не люблю тебя!..
Слезы капают в хрустальный бокал с розовым вином, растворяются, невидимые в прозрачной виноградной росе. Эйтан берет меня за руку, ведет в круг танцующих, прижимает к себе. Опускаю голову ему на грудь, касаюсь щекой лацкана пиджака, но Эйтан приподнимает мой подбородок, смотрит в глаза... Наклоняется ближе, ближе, так что все сливается... Наверное, зрачок не успевает найти фокус... Он целует меня, и я забываю о людях, которые участвуют в нашем танце, забываю о смущении... Пусть завтра его не будет рядом. И через месяц. И через год. Но ведь сегодня он есть! Кто сказал, что любовь – это то, что завтра? Или через год? Кто сказал эту глупость? Любовь – это то, что сегодня! Сейчас...
Эйтан вдруг резко отстраняется от моих губ. Замирает. Вижу влажный блеск в его глубоких глазах.
– Я никому никогда тебя не отдам. Я не смогу без тебя жить, как не смогу жить без воздуха и воды. Это правда.
– Мне нужно возвращаться домой. Бэбиситтер хотела уйти сегодня пораньше. У нее какие-то родственники приезжают в час ночи из Чикаго.
– Я поеду с тобой.
– Ты же только вчера видел сына. Провел с ним чудесный день.
– Мики! Я хочу, чтобы мы поженились...
Не верю ушам. Мне страшно, словно иду по очень-очень тонкому канату. Одно неверное движение, слово, и Эйтан передумает, поднимет брови и скажет: «Шутка. У тебя же нет проблем с чувством юмора».
– Мики! У тебя есть две фотографии?
– Тамира?
– Нет, твои, Мики, твои!
– Зачем, Эйтан...
– Завтра идем регистрировать наш брак. Мы будем жить вместе.
– Долго и счастливо, – шепчу я, – и умрем в один день...
– Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78