.. Чиновница Министерства здравоохранения ничего не смогла сделать, что, в общем, вполне вероятно - там в комиссии сидят церберы похлеще, чем в ВАКе. И эта чиновница... обратите внимание на прокол в версии: оказалась честной и вернула деньги.
- Да, это серьезный прокол... - задумчиво согласился Сашка.
- А дальше идет типичный бред: она вышла от чиновницы, села в такси и забыла там кошелку с деньгами.
- Кошелку?!
- Ну да, полиэтиленовый мешочек из супермаркета, в который была завернута пачка сотенных... И вот что любопытно: о деньгах она не говорит, они ее как бы не интересуют. Навязчивая идея: она преступна, нет ей прощения, ее разыскивает полиция, за ней следят, ее схватят с минуты на минуту, и она готова понести наказание согласно уголовной статье законодательства государства Израиль.
- Бедная... - тоненько вздохнула Ангел-Рая.
- Зачем же она явилась в "Кворум"? - спросила писательница N.
- Я же говорю: сдаваться. В полицию идти сама боится, языка не знает... Серьезная, бледная, коллега, доктор, - очень вразумительно все рассказывает, ни разу не сбилась.
- А деньги-то, деньги! - воскликнули все разом.
- Друзья, вы спятили, - доброжелательно заметил Доктор, отпив глоток из бокала. - Я вам объясняю: больная одержима манией преследования, не давала она никаких денег, больное воображение. И вот вам доказательство: она о них и не говорит. Деньги, взятка чиновнице, забытая в такси кошелка - предлог, обслуживающий манию преследования, плюс тяжелый комплекс вины.
- Ну, и что - ты? - спросил Рабинович.
- Ну-у... я провел сеанс психотерапии. Объяснил, что она нездорова, нуждается в отдыхе и медикаментозном лечении. Все время обращался к ней "коллега"... Вы же, говорю, сами понимаете, коллега...
- А анкетку свою инквизиторскую давал заполнять? - поинтересовалась писательница N. с плохо запрятанным ехидством.
Доктор внимательно и ласково взглянул на нее. Умница, он ее инстинктивно остерегался и даже предполагал, откуда следует ждать удара.
- Ну что ты! - проговорил он укоризненно. - Моя анкета предназначена для психически здоровых людей.
Разумеется, он подсунул блондинке анкету. Та рассеянно ее прочла. На наводящие вопросы о самоубийственных мыслях ответила твердо: везде обвела слово "нет" маленькими аккуратными кружками.
глава 14
Нелепое, бездарное существование! Ничто не в радость. Взять давешний случай: неожиданно выяснилось (на уровне сложных подсознательных процессов), что Витя - владелец автобуса. Ну, хорошо. А зачем его по почте-то посылать на другой конец города?!
К тому же он забыл в автобусе все свои вещи, в том числе - концертные туфли и теперь на спектакль должен идти в одних носках омерзительно зеленого цвета с какой-то седой искрой... "Господи, - с тоской подумал Витя, - да что ж я за мудила-то?! Ведь я мог элементарно перегнать его, и все. В крайнем случае постоял бы этот автобус в театре, на лестничной площадке между третьим и вторым этажами, там и Хитлер футляр от своего контрабаса держит..."
Ну что теперь делать, заметался он, может, у Хитлера туфли одолжить? Все ж группа контрабасов стоит не на виду, и Хитлер - это все знают - хорошо к нему относится. Это с одной стороны. С другой - как можно оставить еще живого человека в носках?
Он вообразил явственно, как рекламную картинку: стоит Хитлер в носках и сосредоточенно наяривает партию контрабасов в "Русалке" - "Вот мельница, она уж развалилась...".
Хитлер исполнял куцую партию контрабасов вдохновенно, переступая по-балетному с пятки на носок - бедный, бедный человек, вытягивающий из толстых жил этой паскудной жизни свои мелкие стыдные радости...
Через мгновение Витя понял, что проснулся. Он застонал от отвращения и, вспомнив сон, засмеялся. И долго смеялся квохчущим истерическим смехом, лежа на спине и вытирая краешком пододеяльника сбегающие к правому уху слезы...
Надо будет рассказать Зяме этот дивный в своем идиотизме сон. И когда наконец ему перестанет сниться нежный дурак Хитлер?
Потом он довольно долго соображал: день сейчас или ночь - в комнате, как обычно, стояла кромешная тьма. По натуре типичный крот, Витя обожал темноту, зашторенность, отделенность от мира. Невыносимой пыткой было для него выйти в ослепительный дневной свет побережья. Настоящее чувство комфорта он испытывал, только сидя в своей кондиционированной комнате с наглухо задраенными люками.
- Могила, - сказал он себе вслух, - вот будет самое уютное твое прибежище.
Он включил ночник над головой и глянул на часы - восемь вечера. Накануне, отсидев ночь за компьютером, он отвез готовые полосы Штыкерголду, получил очередную порцию претензий и брани на русско-польском диковинном наречии, заехал в "Гринберг" отовариться на всю неделю, потом смотался в банк оформить кое-какие бумаги на получение немецких марок и наконец, совершенно обессиленный, приехал домой. Юля была вне себя: как он смеет так надолго оставлять ее одну.
- Я ж тебе, как сс-собака, звоню с каждого угла каждые пять минут! огрызнулся он.
- А если за эти пять минут я умру? - спросила она не без кокетства.
- Так умрешь, - устало ответил он.
Потом он приготовил ей кашу, отварил картошки, вытащил курицу из морозилки, чтоб оттаяла. Смерил Юле давление: терпимо; закапал ей капли в глаза...
И тогда лишь завалился спать. Спрашивается - какого черта он проснулся?!
Впереди была ночь, ночь - любимое время жизни, спасительная тьма... Но не тем, холодным сном могилы. А хоть бы и тем - какая разница, и кому ты нужен, старый мудак...
Тихо скрипнула дверь. Луза легчайшим прыжком взмахнула к нему на грудь, стала топтаться и урчать. Красотка, мерзавка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104