Это была очень странная женщина.
Хозяин вышел и стал на пороге лавки, провожая ее взглядом.
На мосту она ускорила шаги, словно торопилась к остановке автобуса, но, не дойдя до остановки, взялась обеими руками за парапет, взлетела на него (давая показания в полиции, он клялся, что она именно взлетела, как ангел), мгновение постояла, не слыша истошного визга женщин на остановке, и... и экс-чемпионка Ленинграда по прыжкам в воду с вышки красивой и медленной дугой ушла с моста Ла Гардиа вниз, в густой в это время дня поток легковых автомобилей...
Часть вторая
"Когда долго говорят о Мессии,
приходит его осел..."
поговорка
глава 16
Ночью опять стреляли, весело рассыпал сухие орешки пулемет, ухали взрывы, чернильная мгла Самарийских холмов обживалась звуками учебной войны.
Она не то что привыкла к таким ночам (впрочем, и привыкла, конечно, как привыкла к вагончику на сваях, к желтым валунам у порога, к дороге через хищные арабские села в машине с задраенными окнами) - просто уже не колотилось сердце со сна и рубашка не пропитывалась мгновенной испариной ночного страха.
Но - это стало уже привычкой, - спросонок прихватив свою подушку, она перекочевала к мужу, забилась ему под руку, вжалась в него, свернулась под боком, как креветка.
- Ну? - буркнул он, покорно подвигаясь и плотно обнимая ее обеими руками, как, бывает, обхватываешь своего уже великоватого ребенка, некстати заснувшего в автобусе.
- Опять война... - шепнула она.
Он придвинул ее к себе покрепче, разгреб - как щенок носом - волосы, прошелся губами по теплой шее и сказал, просыпаясь:
- Зяма, вы мне нравитесь... Вы неброская женщина, но...
Как обычно, в этот момент из соседней комнаты, где спала Мелочь, на их шепот прибежал Кондрат, вспрыгнул на постель между ними и стал Зяму отбивать. Все-таки он был страшным ревнивцем.
- В конце концов, - сказал муж, - кто здесь мужчина - я или он?
Как обычно, Кондрата с извинениями - старик, не обижайся - пришлось выпроводить за дверь, где он минуты три еще скребся и угрожал... И когда наконец они оба уже совсем проснулись...
Зазвонил телефон.
Зямин муж зарычал и откинулся на подушку.
- Можно я его убью? - спросил он. Конечно, это был Рон Кац.
- Что, не спится? - бодро заговорил он. - А мне в голову сейчас пришла дивная тема: "Евреи - кто они, откуда и зачем?"
- В каком смысле - зачем? - спросила Зяма, садясь на постели и судорожно просовывая руки в рукава рубашки, которую муж успел с нее стянуть.
- Я чувствую, вы не в форме, - приветливо заметил Рон. - Я предлагаю вам серию статей, уникальное разыскание.
- А чего там разыскивать? - невежливо спросила Зяма. - Уже разыскали и записали.
- Это вы Тору имеете в виду? - саркастическим тоном спросил Рон. - Эту сомнительную компиляцию? ("Сомнительную компиляцию" Рон знал, разумеется, наизусть.) А вы знаете - кто вообще ее писал? Я берусь неопровержимо доказать: писцы фараона Рамзеса Второго.
- Кто-кто? - нервно зевая, спросила она.
- ...И те, кого сегодня называют евреями, скорее всего, вовсе не евреи.
- А кто мы?
- Ацтеки.
- Понятно, - сказала она. - А евреи куда девались?
- О! Вот об этом и статья.
Зяма подумала, что скоро традиционный знак вопроса придется ставить не только на первой полосе газеты "Полдень", но и на лбах двух ее незадачливых редакторов.
- Ну, хорошо... - вдруг сказал Рон Кац. - Я понимаю, мне трудно противостоять вашей гражданской и национальной трусости... Я могу предложить другую и весьма актуальную тему. Сейчас в Израиле с визитом находится кардинал Франции Жан-Мари Люстижье. Его пригласили участвовать в симпозиуме Иерусалимского университета "Молчание Господа Бога". Почему бы нам не поставить ему хорошую клизму?
- Кардиналу? - изумилась Зяма. - Но за что?
- За то, что он - урожденный Аарон Лустигер, мать которого погибла в Освенциме в то время, когда он скрывался в католической школе, где и крестился. За то, что он - один из самых серьезных претендентов на папскую тиару, за то, что эта сука посмела припереться в Яд ва Шем и войти в Зал Имен без головного убора.
- А вам-то что, вы же ацтек! - вставила Зяма злопамятно.
Рон молча засопел. Он обиделся.
- К тому же вы представляете наше с Витей непрочное положение. Штыкерголд и так каждый месяц грозится нас уволить. А тут еще вы с вашим кардиналом.
- Штыкерголд был и остается агентом КГБ! - встрепенулся Рон. - Я готов представить доказательства и написать статью!
- Напишите по мне некролог, - сухо посоветовала Зяма. - Кстати, о доказательствах. Вы читали в последнем номере "Региона", какую отбивную сделал из вашей теории о еврейских киргизах Мишка Цукес?
- Кто-кто? - с презрительным напором переспросил Рон. - Кто сей господин?
- Рон, - сказала Зяма примирительно, - не придуривайтесь.
- Нет, вы понимаете, что может из себя представлять человек по имени Мишка Цу... Цу... Тухес? Да он первым делом должен бежать и менять это имечко на Евгений Онегин или Станиславский... Не понимаю - о чем вообще можно сметь писать, называясь Мишкой Цукесом!
Они помолчали.
- Ну, хорошо... - наконец проговорил Рон Кац оскорбленным тоном. Евреев вы разоблачать боитесь, Штыкерголда отдать в руки Шабаку - трусите... Так дайте хотя бы поставить клизму кардиналу!
- Ставьте, - вздохнув, сказала Зяма и повесила трубку.
Ее муж так и не дождался конца телефонной беседы, заснул с обиженным выражением на лице.
Она взглянула на часы: спать уже было поздно. В четыре тридцать за ней заедет Хаим, он всегда старается выезжать улочками Рамаллы как можно раньше, до первой молитвы в мечетях.
Зяма поднялась и, стараясь двигаться бесшумно, сварила себе кофе, погладила юбку и, уже стоя под душем, услышала звонок телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104