С вечера томно, и в чистоте себя блюсти мочи нет. А как
отлепишься от жаркого женского тела, так хоть волком вой. Бывало, Семен
сдержаться не мог, совал кулаком в ребра:
- Чтоб ты сдохла, постылая!
Фроська плачет молча, не смея ворохнуться, а ему не жаль. Стерпелось,
да не слюбилося.

* * *

А по весне из Дедилино нагрянул княжий приказчик Янко Герасимов.
Объехал Бородино, заглянул и в Долгое. Велел к Акулинину дню быть готовым
за солью. Уезжать летом с работ никому не хотелось, но и без соли тоже
никак. Мужики поскребли под шапками и стали вершить приговор: кому ехать
чумаками.
Земля русская солью небогата. Стоят варницы в Галиче, Старой Руссе,
кой-где еще. Но той соли едва себе довольно. Прочие за солью ездят. Вятка и
Вологда на Соль-Камскую - у перми покупают. Малороссия - на горькие
черноморские бугазы, имать соль у крымчаков. Иные обходятся, где придется.
Под Тулою соли не сыскано, и народ издавна бегал на Дон, где по степи
тянутся манычики - соленые озерца. Ставили варницы, парили тузлук. На
обратном пути за Непрядвой-рекой у Спаса Соленого служили молебен, что
попустил господь целыми воротиться.
Но теперь на Дону теснота, казаки чужим промыслов не дают, а
государеву соль не укупишь - на Москве от того, говорят, уже бунт был -
соляной.
Тогда-то и замыслил Янко поход за Волгу. Там манычи - не чета донским,
там соль вольная. Но и края там вольные - баловства много. Вроде и
башкирцы, и тайши калмыцкие замирены, а за Волгой - неспокойно. Места
пустые, степь все покроет, вот и балуют юртовщики.
От сельца Долгого жребий пал на Игнатов двор, и старик послал Семена.
Лошадь дал - Воронку, старую, но еще ножную. Подорожников велел готовить не
скупясь. В дорогу благословлял с улыбкой.
"Радуется, - пришла догадливая мысль. - Со двора согнал, себе путь
открыл."
Жене вместо прощания Семен сказал коротко:
- Смотри, ежели что - смертью убью.
- Семен Игнатьич! - стоном выдохнула Фроська. - Да я... ни в жизть!..
А Семену вдруг весело стало и легко. Черта ль в них - старой жене да
батьковой похоти, а сейчас впереди дорога, новые места, вольная жизнь. Хоть
час, да мой, а там, как господь положит.
Отправлялись обозом на осьми телегах с ездовыми и работниками: на
передней подводе дядя Савел Губарев, за ним Игнашка Жариков - бедовый
хлопчик, братья Коробовы - Тит да Потап, следом Гарасим Смирной, Митрий
Павлов, Зинка Павлов тож, а последним - Семен на своей кобылке. В
работниках шли Гришка Огурец да Ряха Микифоров - бывые стрельцы, грозившие
в случае чего, оборонить обоз от лихих людей. У Гришки для того и пищаль
была припасена со всяким снарядом, а у Ряхи токмо ножик засапожный.
Верховодить староста послал своего сына Василья. Отписи на него выправил,
денег отсчитал четыре рубли с полтиною и пистолю дал немецкой работы с
кремневым курком.
Помолились у Успенья и тронулись. Семен светел был, уезжал не
оглянувшись, и ничто в душе не холонуло, а придется ли домой воротиться.
До Волги-реки ехали не опасно - дорога хоженная, народ живет смирный.
В Царицине стали сбиваться с другими чумаками и подряжать ратных людей для
обороны от калмык и юртовых татар. Смета вышла по пятиалтынному с воза.
Василий поморщился, да отдал. Без обороны ехать боязно, а на Гришку Огурца
надежда плоха.
На дощаниках у Царицы-реки перегребли Волгу, а там уж, за Бакалдой -
пустая степь. Там, на полдень поворотя, и лежит великий маныч - соленое
озеро Баскунчак.
Весной да в начале лета степью проезжать весело. Ветер шевелит ковыли,
движет волнами. Жаворонок в синеве разливается - высоко, глазом не
ухватишь. Стрепет над травами летит как пьяный, шатает из стороны в
сторону. Байбак свистит у норы, предупреждает своих - мол люди едут! Пустые
телеги идут тряско - за день так наколотишься, земля не родной кажется.
Вечерами возы ставятся в круг, волы и стреноженные лошади пасутся под
охраной. Над кострами вешают татарские казаны, пшено в них сыплют не по
домашнему густо, щедро заправляют топленым маслом. Разговоры у костра тоже
дорожные - все больше о дальних странах, будь они неладны!
Так-то незаметно добрались к соленым водам. На берегу острожек стоит,
стрельцы живут, не для корысти, а для сбережения промыслового люда. Мыту
имать будут в Царицине либо в Астрахани, с того, кто с прибытком доедет. А
тут - кругом соль, хочешь сам добывай, хочешь - готовую покупай.
Вокруг острожка в балаганах и юртах теснится работный люд: татары,
калмыки, башкирцы, беглые русские мужики - со всех стран сволочь. Людишки
изработавшиеся, таких и в полон не берут.
Черпальщики ходят по мелким местам, ковшами льют на кучи соли густую
рапу, и под жаркими лучами соль нарастает чуть не на глазах. Чистую соль
сгребают, досушивают на берегу и рассыпают в рогожные кули. Одному такое
дело не осилить, народ сбивается в артели. Выборные артельщики солью
торгуют - по три деньги за пуд, ежели в свою рогожу.
Цена невелика, в Царицине соль втрое стоит, а Василью такой расклад,
что нож острый - не хватает денег. Оно бы и хватило, да сходил приказчицкий
сын в Царицине на кружечный двор и прогулял там ровным счетом пятьдесят
копеечек. Потом сам удивлялся: как ему повезло столько пропить? Чарка водки
две денежки стоит, неужто его угораздило полсотни чарок выцедить?
Но теперь, удивляйся - не удивляйся, а в деньгах недостача. Или домой
ехать пустым, или самим соль черпать. Василий велел разуваться и лезть в
рассол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16