Таким ходом неделю тащились. На третий день Гришка присмирел, стал на
волю проситься. Едигей велел развязать, все одно по степи далеко не
убежишь, тем паче, что никто из мужиков не знал, куда их волокут.
Догадывались только, что катятся вдоль Волги вниз.
На осьмой день появились над степью белые морские птицы, запахло
водным простором. Знать море близко, а где море, там остроги и стрельцы.
Налево - Яицкий городок, направо, на Бучан-реке - Красноярский. А татаре
спокойны, словно там не русские города, а ихние татарские юрты.
В ту же ночь в пленниках обнаружилась недостача: Гришка Огурец и Зинка
Павлов тихим обычаем утекли в степь. Едигей погоню выслал, а остальной обоз
понукать принялся; видать и ему боязно стало.
Пленники весть по-разному приняли. Братаны Коробовы вовсе присмирели,
не смели поднять голов и ждали неминучей казни за чужой грех. Васятка,
напротив, приободрился, заговорил смело:
- Огурец - парень не промах, я его недаром с собой взял. Он из
Астрахани солдат приведет, и они нас ослобонят.
- Как же, приведет!.. - чуть не плакал Игнашка. - Держи карман шире!
Сам сбежал - и довольно. Всем вместе тикать надо было!
Впереди серой стеной поднялся камыш. Лето еще в начале, а здесь камыши
уже отцвели, шуршат на ветру пышными метелками. Сначала Семен не понял:
откуда в сухой степи этакая прорва камыша, а потом догадался - дороги
дальше нет, морской берег это. Хотя тоже, одно название, что берег - моря
не видать, сколько глаз берет - всюду камыши. Стебли на косую сажень
подымаются, человека среди них и не заметишь, с головой хоронит.
Зачавкала под лаптями соленая вода, сочно затрещал ломаемый камыш, и
мигом исчезли из виду и люди, и кони, и повозки. Теперь их ни стрельцы, ни
казаки, ни сам царь морской не найдет. Болотистые черни на сто верст
тянутся, от Ахтубы-реки до самого Яика.
На сухой песчаной полосе остановились, стали ждать. Три дня с места не
страгивались, и от того бездельного ожидания даже Семену заплохело.
Похилилось былое бесчувствие, заскорбела душа. Начал молиться горячо, за
странствующих и путешествующих и во узах томящихся: особо святым
заступникам деве Марии и Даниилу Заточнику.
Не дошла молитва. На четвертый день Едигей велел соль с телег снимать
и волочь мешки вглубь камышей. Сквозь черни ломились версты полторы: когда
по колено в воде, когда по брюхо, а где и посуху. Наконец, выползли к
открытому месту. Дохнул в лицо лазоревый простор, закружил с непривычки
голову, ослепил брызжущими бликами. Море, это тебе не речка, не мельничий
пруд, море много казистее.
Невдалеке от берега под прикрытием малого островка ожидал корабль.
Прежде Семен только рыбацкие лодки видал да угловатые дощаники, что поперек
Волги бродят, а тут узрел настоящее торговое судно. Обводами кругло, а
днище плоско, чтобы на мелких местах камни не цеплять.
Первый раз Семен встретил торговую гилянскую бусу и сразу понял свою
судьбу. Не видать ему больше родного села и немилой жены, а плыть за море в
бусурманские страны, в тяжкую неволю.
С бусы лодку спустили, приняли соль. Пленников татаре погнали за
останними мешками. Шли потные и злые, облепленные слепнями. По черням
бродить, это не блины на масленную отведывать. Устали мужики, устали и
татаре. Камышами идучи, широко растянулись, потеряли друг друга из виду. Да
и глаза натрудились за пленниками надзирать.
И тут Семен понял: сейчас или никогда. Улучил минуту, шагнул в сторону
и залег в камышах. Стража мимо прошлепала - не заметили. Очутился Семен на
воле, по шею в соленой воде, зажатый меж морем и степью, где рыскали
едигеевы сыщики.
День Семен хоронился в чернях. Трудно было: кругом вода, а пить нечего
- горько. Кто ж мог помыслить, что столько этой соли треклятой по миру
раскидано? И харчей Семен не припас: хоть улитку морскую жуй с голодухи.
За ночь Семен хотел уйти подальше от татарского табора, но вместо того
едва не утоп в подвернувшейся яме. А под утро вспугнул выводок диких
свиней. Свиньи всполошились и шум на все море подняли. Кабы не тьма, точно
словил бы его татарский князишко. Но сейчас свиньи чесанули в одну сторону,
а Семен - в другую. И чем они тут только живы, дьяволы тьмочисленные? Где
пить берут? Или из моря пьют, а потом ходят засоленными как ветчина, что и
солонины с них готовить не надо, а можно прямо в бочонок гнетить? Да нет,
вроде, свинья как свинья, дома, в Саповом бору, такие же водятся.
Семен вернулся и осторожно пошел по просеке, проломленной вспугнутым
кабаньем. Так или иначе, но не могут же звери век в соленой воде сидеть? В
степь полевые свиньи не ходят, волки их там живо поприедят. Значит, удастся
выйти к какому ни есть, но сухому и скрытому месту. А может, и к родничку
след выведет, к водопойной речушке.
Солнце еще не показывалось, но уже разукрасило небеса густым брусным
цветом, тростник высветился черными полосами. Небо порозовело, рассветный
ветерок качнул метелками камыша, смутно прошелестев по черням. Первый яркий
луч кольнул глаза, закружил пляску света и теней. Человеку, скрытому в
болотной траве, и без того дальше носа ничего не разобрать, а тут и вовсе
неудобьсказуемое буйство началось. Кто и умеет ходить в камышах - все одно
закружит.
Семен упорно ломился по кабаньей дорожке, и впрямь нелегкая вынесла
его на сухой островок. Черные и желтые полосы обезумело качались перед
воспаленным взором, и потому Семен сначала разглядел лишь серую тушку
заваленного подсвинка и долго не мог понять, отчего тот лежит на боку и
почему не убегает, созывая на семенову голову едигеевых ловцов
А потом зверь, замерший над задранной свинкой, приподнял верхнюю губу,
обнажив вершковые зубы, и плотоядный рык пригнул к земле испуганные черни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16