- Хвала Аллаху милосердному!
Затем, не меняя выражения лица, закричал:
- Чего расселись, неверные? Товары ищите, верблюдов! Живо, шайтан вас
раздери!
Мавла послушно прекратил плакать, и все трое принялись тропить по
склону следы, призывая откликнуться живых и отыскивая умерших.

* * *

Всего уцелело восемь человек и двенадцать верблюдов - меньше трети
обоза. Нашлось кое-что из поклажи, но ни одного бурдюка с водой отыскать не
удалось. А это значит, те, кто выжил - тоже мертвы, но сначала намучаются
как следует на радость злобному Иблису и слугам его.
Словно в насмешку отыскались кажевасы с пустыми бурдюками. В каждый
Муса самолично заглянул: не осталось ли в складках немного воды. Сухи были
бурдюки и безнадежен завтрашний день. А послезавтрашнего дня для них и
вовсе не будет.
Можно, конечно, заколоть верблюда, достать пузырь... Но животина два
дня не поена и пыльную бурю под песком отлежала; не найдется в пузыре воды,
одна горькая слизь.
- Помолимся Аллаху, подателю благ, - предложил Муса, и правоверные
послушно вернулись к прерванному пятничному молению. Поистине, кого Аллах
собьет с пути, для того не найдешь дороги.
Семен не стал толочься поблизости, а пошел в сторону, внимательно
глядя, не вспучится ли где песок над лежащими телами. Живых найти надежды
больше нет, а вот отыскать бы бурдюки с водой, хотя бы пару... Глядишь, и
пособит господь доползти к Аль-Джухейшу.
Вскоре плавный изгиб бархана скрыл его от уцелевших, и Семен остался
наедине с Аллахом. Небо, обычно лиловеющее перед закатом, сегодня потчевало
взор всеми красками торговых шелковых рядов, от густой вайды до пурпура.
Самум ушел, но еще много дней пыльный туман будет расцвечивать закаты,
блазнить взгляд обманчивыми разливами мелкой воды.
Внизу, на самом дне шакки - узкого провала, разделяющего дюны, Семен
углядел какое-то пятно. Вряд ли это кто из их каравана, не успел бы домчать
туда испуганный верблюд, скорее лежит на каменистом дне выщебленный валун,
или обнажил ветер допотопную постройку: щерится в небо зубец каменной
кладки, чудом уцелевший, словно одинокий зуб в стариковском рту. Не раз в
своих скитаниях Семен встречал такие развалины, однажды даже монетку
подобрал у стены. За тыщу лет она ничуть не заржавела и была как вчера
чеканена. Медная денежка с надписью на неведомом, давно умершем языке, и
крестом на лицевой стороне. Значит, и тут христиане жили, уповая на
господа, веруя, что даст им пищу ко благовремении, а получили только песка
на могилы мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною. А может
быть, прав Ибрагимка, когда врет, будто был здесь рай земной, а после
согрешения Адамова в гневе выкорчевал господь сад, порушил строения, солью
и песком засыпал, чтобы памяти не осталось от прежней лепоты. А потом отдал
проклятые места на поругание язычникам. Боже милостивый, буди мне грешному.
Хотя до странного пятна оставалось саженей двести, Семен пошел вниз.
Ясно, что нет там ничего, а не посмотришь - покою не будет. Изноешься,
думая о брошенных бурдюках.
Подойдя ближе, остановился, склонил покрытую голову.
Словно в насмешку пески Эль-Джафура отдернули перед ним завесу
будущего, показав, что вскоре станется и с теми, кто уже схоронен под слоем
пыли, и с теми, кто скоро ляжет туда.
Колючий песок еще не стер с костей высохшую плоть, и мертвец лежал
перед Семеном во всей своей загробной красе, обняв черной сморщенной рукой
провалившийся круп коня. Должно быть, знатен был умерший, велик при жизни
своей, и конь его даже сейчас поражал тонкой стройностью бабок и горделивым
изгибом шеи. А ныне сгрудились погибшие у ног Семена, ничтожней стервятника
и ползучего гада, и даже прахом рассыпаться не попускает им господь.
Семен наклонился, безо всякого страха заглянул в пустые глазницы. Чего
пугаться-то? - скоро сам так же ляжешь. Только вместо парчовых отрепьев
будут висеть на костях обрывки простого бурнуса.
А богат был покойник, ничего не скажешь... как же занесла его нелегкая
сюда, в смертный край? Может, как и Семен, с караваном забрел, а может,
закинула давняя, позабытая война. Всадник-то не пустой встретился, при
оружии...
Семен осторожно потянул украшенную золотой насечкой рукоять, что
торчала из-под локтя лежащей мумии. Секунду рукоять не поддавалась, словно
мертвец не хотел отдавать меча, но затем клинок вынулся из ножен, радуя
глаз мелким узором, подобно змее, сменившей кожу и спешащей за первой в
новой жизни добычей.
Затаив дыхание Семен поднес клинок к глазам. Он не думал о том, где
стоит, и что не долго ему владеть этой саблей. Сейчас он любовался клинком.
Металл был неказист, серовато-желт и, где-то за пределами зренья, испятнан
крапинами и паутинными завитками, незаметными - серое на сером. Но для
того, кто понимает, нет вещи драгоценней. Что там золотая насечка, что
ножны, изукрашенные дорогими каменьями!.. Главное сокровище - невзрачная
серая полоса, несущая смерть супротивнику. Такие сабли во всем подлунном
мире наперечет. Это не дамасская сталь - хитроумная подделка, что в такой
цене у незнающих западных купцов, и даже не сорокоструйный песидский булат
"кирк-нердебан", где серые нити тянутся вдоль клинка, словно расчесанные
гребнем. Персидской работы оружье Семен видывал и даже в руках держал.
Спору нет - добрые клинки мастерит шахов оружейник Асадуллах, но эта
получше будет. Ни в Кандагаре, ни в Ширазе такого делать не умеют:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16