И Семен, как бы невзначай, положил руку на пояс, готовясь к давно
лелеемой битве. Что же вы, верные, ступайте, возьмите раба, если прежде он
не возьмет у вас остаток жизни.
Но Муса, скривившись, будто соку хлебнул от незрелого граната, все же
не ударил Семена и не крикнул ничего, а произнес согласно:
- Молись, Шамон, Иссе-пророку, деве Марйям - молись как умеешь. Не
даст Аллах воды, завтра все умрем, - и, отвернувшись от Семена, грузно
опустился на коврик.
Секунду Семен стоял недвижно, затем тоже преклонил колени на горячем
песке.
- Бисмаллаху рахмону рахим!.. - заголосили мусульмане, и Семен в
мыслях вторил им: - Отче наш, иже еси на небесех..
Немилосердное аравийское солнце клонится к вершинам барханов, калит
пересушенную землю, плавит мысли, высушивает разум, готовя путника встречь
злому ангелу Азраилу. Это на Руси солнышко жизнь обещает, а здесь - смерть.
Плывет перед глазами песчаная степь, переливается зноем, дрожит в миражном
мареве, сплетается изумрудными струями, будто речка звенит, перебирая на
перекате гальку.
- ...хлеб наш насущный даждь нам днесь...
Не надо хлеба, воды глоток: смочить шершавый язык, ободранное песком
горло... Ныне и впрямь остается ждать аллахова угодника, баснословного
ДарьЯ-бабУ. Только где его найдешь в нынешнем веке, где токмо прелесть, и
тля, и пагуба...
- ...не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко твое
есть царство, и сила, и слава во веки. Аминь.
- О-омин! - нестройно завершили бусурмане свою ложную мольбу.
И словно стон пронесся над склоненными людьми, полувскрик, полувыдох,
словно сама пустыня вздохнула, и заплакали хищные дэвы и джинны, удаляясь в
страхе от мест, где справедливо почитали себя владыками. Жаркий воздух
сгустился, искрясь слюдяными блестками, взвихрился бегучими смерчиками
песок, и из пустого места ступила встречь молящимся человеческая фигура,
дрожащая и прозрачная, как полуденный мираж. Видение сделало шаг, наливаясь
плотью, и Семен воочию увидел перед собой аллахова угодника. Седой
старичок, нездешне, до невозможности знакомый: в лаптях, пестрядинных
портах и драном армячишке стоял под аравийским небом, держа в руках две
бадейки, полных чистой, студеной колодезной воды. И ангел смерти Азраил
шатнулся прочь, отогнанный волшебным водоношею.
- Пейте, добрые люди, - сказал старик, ставя ведра перед Мусою.
Муся, не глядя, протянул назад руку, щелкнул пальцами. Немедленно
явились бурдюки, с широко развернутым горлом, чтобы капля драгоценной влаги
не пропала. Воду мигом перелили, опорожнив диковинную для восточного
человека посудину. Тонко дзенькнули серебряные монеты, упав на деревянное
дно.
- Хвала Аллаху, - перехваченным голосом выговорил Муса.
И только тогда помраченный Семенов разум осознал, что ДарьЯ-бабА
произнес свои слова по-русски, а сейчас, прямо сию минуту, водяной старик
заберет ведра и исчезнет навсегда, оставив Семена здесь, в неисповедимой
дали от родных мест.
- Батюшка! - выкрикнул Семен, приподымаясь, - милостивец родной - не
оставь!
Старик вздрогнул, шагнул вперед, вглядываясь в Семеново дочерна
загорелое лицо, не узнавая русского человека под арабским иглем.
- Свой я, православный, тульский! - рыдал Семен.
Караванщики застыли, не понимая чужой речи, но видя несомненное и
страшное богохульство в том, что раб и чужеплеменник осмелился дерзновенно
нарушить обычай и обратиться к святому отшельнику с безумными и
непотребными речами.
Старик подошел к Семену, положил прохладную ладонь ему на лоб, потом
оглянулся назад, на что-то видимое лишь его взору.
- Успокойся, - сказал он, - сегодня уж поздно, а завтра, за час до
заката я приду, принесу им водички и заберу тебя отсюда. Жди.
Старик поднял пустые ведра и, единожды шагнув, растворился в зыбком
мареве, струящемся от нагретого песка.
Муса медленно повернул свирепое лицо.
- Шакал! - задыхаясь пролаял он. - Падаль вонючая... Отродье гиены!..
Ты дерзнул?.. язычник, мушкири... грязным языком опорочить посланца Аллаха
в ту минуту, когда он требовал торжественной тишины? Я скормлю тебя паукам!
Твою печень сожрут скорпионы!
- Откуда тебе ведомо, чего он требовал? - весело спросил Семен. - Или
ты уже и по-русски начал понимать? Это же наш человек, христианин! Не тебе
судить, чего он хотел. Я с ним говорил, не ты, кровопивец, мне и разуметь,
чего он требовал...
Лицо Мусы постепенно наливалось рудным цветом, рука слепо шарила за
кушаком рукоять садрии. Этого и хотелось Семену: ему хватило бы мгновения,
чтобы вырвать из-под бурнуса изостренный булат.
Ну же, Муса! Твоя смерть ждет тебя, поспеши, восстань на раба и получи
лютейшее отмщение за все минувшие обиды. И не уповай на милосердную скорую
смерть: семижды семьдесят раз будешь умирать на жестком хряще пустыни.
Рука уже ждала на индийской рукояти, но тут Семена как дрествой
продрало - вспомнил слова чудесного старца: "завтра приду, им водички
принесу..." А если не будет к тому времени Мусы и других караванщиков, и
некому станет чужебесную молитву слать, то сможет ли водоноша слово
сдержать? Места тут аллаховы, и воля его... Нет, пусть уж лучше Муса без
отмщения жив останется.
Семен поник головой и, сдержав предерзостный тон, произнее:
- ДарьЯ-бабА обещал завтра опять прийти, воды тебе налить щедро, а в
плату меня к себе забрать.
Муса смутился, пальцы выпустили рукоять кинжала. Но ронять лицо перед
подначальным Муса не мог и спросил спесиво:
- Ты, Шамон, никак бредишь или от жары сбесился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16