Теперь осталось только пять шхун, из них с мотором одна лишь
"Малахини". Две оставшихся, опасаясь, как бы и их не постигла участь
"Нухивы" или "Уинифрид", последовали примеру "Роберты": расклепали якорные
цепи и понеслись к выходу из лагуны. Первой шла "Долли", но у нее сорвало
кливер, и она разбилась на подветренном берегу атолла, неподалеку от
"Мизи" и "Кактуса". Это не остановило "Мону", она тоже снялась с якорей и
тоже разбилась, не достигнув устья лагуны.
- А хорош у нас мотор! - во все горло крикнул капитан Уорфилд Грифу.
Владелец шхуны крепко пожал ему руку.
- Мотор себя окупит! - закричал он в ответ. - Ветер заходит к югу,
теперь нам станет легче!
Ветер по-прежнему дул со все нарастающей силой, но при этом
постепенно менял направление, поворачивая к югу и юго-западу, так что
наконец три оставшиеся шхуны стали под прямым углом к берегу. Ураган
подхватил то, что осталось от дома Парлея, и швырнул в лагуну; обломки
понесло на уцелевшие суда. Миновав "Малахини", вся груда рухнула на
"Папару", стоявшую в четверти мили позади нее. Команда кинулась на бак и в
четверть часа отчаянными усилиями свалила остатки дома за борт, но при
этом "Папара" потеряла фок-мачту и бушприт.
Левее "Малахини" и ближе к берегу стояла "Тахаа", стройная, точно
яхта, но с несоразмерно тяжелым рангоутом. Ее якоря еще держались, но
капитан, видя, что ветер не ослабевает, приказал рубить мачты.
- С таким мотором нас можно поздравить! - крикнул Гриф своему
шкиперу. - Нам, пожалуй, не придется рубить мачты.
Капитан Уорфилд с сомнением покачал головой.
Как только ветер переменился, улеглось и волнение в лагуне, зато
теперь шхуну бросали то вверх, то вниз перехлестывающие через атолл валы
океана. На берегу уцелели далеко не все пальмы. Одни были сломаны чуть не
у самой земли, другие вырваны с корнем. На глазах у тех, кто был на борту
"Малахини", под напором ветра ствол одной пальмы переломился посередине и
верхушку вместе с тремя людьми, уцепившимися за нее, швырнуло в лагуну.
Двое, оставив дерево, поплыли к "Тахаа". Немного позже, перед тем, как
совсем стемнело, один из них показался на корме шхуны, прыгнул за борт и
поплыл к "Малахини", уверенно и сильно рассекая мелкие и острые, брызжущие
пеной волны.
- Это Таи-Хотаури, - вглядевшись, решил Гриф. - Теперь мы узнаем все
новости.
Канак, ухватившись за конец каната, вскарабкался на нос и пополз по
палубе. Ему дали кое-как укрыться от ветра за рубкой и передохнуть; и
потом, отрывочно, больше жестами, чем словами, он стал рассказывать:
- Нарий... разбойник, дьявол!.. хотел украсть жемчуг... убить
Парлея... один человек убьет... никто не знает кто... Три канака, Нарий,
я... пять бобов в шляпе... Нарий сказал, один боб черный... Нарий
проклятый обманщик - все бобы черные... пять черных... в сарае темно...
все вытащили черные... Подул большой ветер, надо спасаться... все влезли
на деревья... Этот жемчуг приносит несчастье, я вам говорил... он приносит
несчастье...
- Где Парлей? - крикнул Гриф.
- На дереве... с ним три канака... А Нарий с одним канаком на другом
дереве... Мое дерево сломалось и полетело к чертям, а я поплыл на шхуну...
- Где жемчуг?
- На дереве, у Нария. Может, он еще достанется Нарию...
Одному за другим Гриф прокричал на ухо спутникам то, что рассказал
ему Таи-Хотаури. Больше всех возмутился капитан Уорфилд, он даже зубами
заскрипел от ярости.
Герман спустился в трюм и вернулся с фонарем, но как только подняли
фонарь над рубкой, ветер задул его. Кое-как общими усилиями удалось
наконец зажечь нактоузный фонарик.
- Ну и ночка! - закричал Гриф в самое ухо Малхоллу. - И ветер все
крепчает!
- А какая скорость?
- Сто миль в час... а то и двести... не знаю... Никогда ничего
подобного не видел.
Волнение в лагуне тоже усиливалось, так как огромные валы все время
перекатывались через атолл. За многие сотни миль ветер гнал воды океана
обратно, навстречу отливу, преодолевая его и переполняя лагуну. А как
только начался прилив, наступающие на атолл валы стали еще выше. Луна и
ветер точно сговорились опрокинуть на Хикихохо весь Тихий океан.
В очередной раз заглянув в машинное отделение, капитан Уорфилд
вернулся растерянный и сообщил, что механик лежит в обмороке.
- Нам нельзя остановить мотор, - прибавил он беспомощно.
- Ладно, - сказал Гриф. - Тащите механика на палубу. Я его сменю.
Люк, ведущий в машинное отделение, был задраен наглухо, и попасть
туда можно было только из каюты, через тесный, узкий проход. В крохотном
машинном отделении стояла нестерпимая жара и духота, воняло перегаром
бензина. Гриф наскоро, опытным глазом, оглядел мотор и все снаряжение.
Потом задул керосиновую лампу и начал работать в полной темноте; ему
светил лишь кончик сигары, - он курил их одну за другой, всякий раз выходя
в каюту, чтобы зажечь новую. Каким он ни был спокойным и уравновешенным, а
вскоре и его нервы стали сдавать - так тяжело было оставаться здесь
взаперти, вдвоем с механическим чудовищем, которое надрывалось, пыхтело и
стонало в этой гулкой тьме. Гриф был обнажен до пояса, перепачкан смазкой
и машинным маслом, весь в ссадинах и синяках, потому что качкой его то и
дело швыряло и бросало во все стороны; от спертого, отравленного воздуха
кружилась голова, так он работал час за часом, без конца возился с
мотором, осыпая его и каждую его часть в отдельности то благословениями,
то проклятиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10