Тебя никто не хулит! Да, ты прекрасно выглядишь. Ты новый бог. Никто не пройдет мимо тебя. Ты новый бог, смерть, и ты разжирела. Я тебя совсем другой помню. Поджарой, тощей, костлявой. Ты поправилась, округлилась, у тебя отличное настроение. А раньше смерть всегда казалась голодной.
Смерть. Ну да, я маленько отъелась за последние сто лет. Дела мои идут хорошо. Одна война притягивает другую. Как мухи! Совсем как мухи липнут мертвые к стенам этого века. Они – как дохлые, сухие мухи на подоконнике времени.
Бог. Но отрыжка? Откуда эта мерзкая отрыжка?
Смерть. Обожралась. Просто обожралась. Вот и все. Нынче от нее никак не избавиться. Эк ведь! Извиняюсь!
Бог. Дети, дети. И Я не могу это изменить! Дети, дети Мои! (Уходит. )
Смерть. Ну, тогда спокойной ночи, папаша. Иди спать. Смотри, не свались в воду. А то один тут уже упал. Гляди в оба, папаша. Тут ведь мрак, полный мрак. Эк ведь! Ступай домой, старик. Ты все равно ничего не изменишь. Ну и не плачь об этом, который тут в воду плюхнулся. Об этом, в шинели и с бобриком. Ты уплачешься до смерти! Те, кто стоят нынче над водой – они не влюбленные и не поэты. Вот он и был одним из тех, которые не хотят больше или не могут больше. Просто больше не могут, вот втихаря и сигают в воду вечерком. Бул-тых. Кончено. Пусть его, не реви, старик. Ты уревешься насмерть. Он был просто одним из тех, кто больше не может, одним из той огромной серой толпы, одним… всего лишь…
СОН

На Эльбе. Однообразный плеск воды. Эльба. Бэкманн.
Бэкманн . Где я? Господи, где это я?
Эльба. У меня.
Бэкманн . У тебя? А ты – кто?
Эльба. А кем я была, когда ты, желторотик, сиганул в мою воду?
Бэкманн . Эльба?
Эльба. Она самая.
Бэкманн (удивленно). Ты – Эльба!
Эльба. Во зенки-то вылупил! Небось, думал, я такая романтичная бледно-зеленая девица? Вроде Офелии, с кувшинками в распущенных волосах? Собирался утопнуть и провести вечность в моих объятьях? Нет, сынок, ошибочка вышла. Я не совсем романтична и ни капли не благоуханна. Приличная река должна вонять. Да. Нефтью и рыбой. И чего тебе надо?
Бэкманн . Отключиться. Там, наверху, я больше не могу. Я в этом больше не участвую. Я хочу отключиться. Быть мертвым. Всю жизнь быть мертвым. И отключиться. Наконец-то, в тишине и покое. Проспать сто тысяч лет подряд.
Эльба. Да ты, молокосос, удрать хочешь, так? Считаешь, ты там больше не можешь, да? Там, наверху, да? Вообразил, что испытал достаточно, ты, мелочь! Сколько тебе лет, новичок-неудачник?
Бэкманн . Двадцать пять. И теперь я хочу отключиться.
Эльба. Гляди-ка, двадцать пять. И остаток – продрыхнуть. Двадцать пять, а там, пока ночь да туман, – прыгнуть в воду, потому что больше не может! Чего ты больше не можешь, старче?
Бэкманн . Ничего, там наверху я больше не могу ничего. Голодать не могу. Хромать – не могу, доползти до своей койки – и снова ковылять вон из дома, потому что койка моя занята другим. Колено, койка и кусок хлеба – я больше так не могу, понимаешь!
Эльба. Нет. Ты, сопливый самоубийца, слышишь, нет! Ты конечно решил, что если твоя женушка больше не хочет с тобой резвиться, если ты хромаешь и в брюхе у тебя урчит, так значит можно прятаться мне под юбку? Взять и плюхнуться в воду? Да если все голодные начнут топиться, старая добрая Земля останется голой, как чертова лысина, голой и гладкой. Нет, так не бывает. Со мной этот номер не пройдет. Не желаю иметь с тобой никаких дел. Тебя, малыш, просто надо отшлепать, именно так! Хоть ты и был шесть лет солдатом. Все были. И все на что-нибудь хромают. Найди себе другую постель, если твою заняли. Я не хочу твоей жалкой, ничтожной жизнишки. Слишком ты для меня мал, парень. Послушайся старой женщины: поживи сначала. Пусть-ка тебя потопчут. Да и сам – сам топчи других. А когда будешь сыт всем по горло, так что блевать потянет, когда останешься совсем без ног, а сердце твое поползет на карачках, тогда вот и поговорим. Ну а сейчас ты никаких глупостей не натворишь, ясно? Сейчас ты уберешься отсюда, золотко мое. Этой твоей малюсенькой щепотки жизни для меня чертовски мало. Попридержи ее. Мне она не нужна, ты ж только начал. Закрой рот, человечек! Я хочу тебе кое-что сказать, только очень тихо, на ушко. Ну, подойди сюда: мне на твое самоубийство на..! Ты, сосунок. Гляди, что я сейчас сделаю. (Громко.) Эй, ребятушки! Подкиньте-ка этого паренька обратно, до Бланкенезе, на песочек! Он хочет попытаться еще раз, вот только что мне пообещал. Да осторожней, он говорит, у него нога больная, плутишка!
СЦЕНА I

Вечер. Бланкенезе. Слышен свист ветра и плеск воды. Бэкманн. Другой.
Бэкманн . Кто это? Ночью, у воды. Эй! Кто тут?
Другой. Я.
Бэкманн . Спасибо. И кто это – «я»?
Другой. Я – Другой.
Бэкманн . Другой? Какой другой?
Другой. Вчерашний. Прежний. Тот, что был всегда. Утверждатель. Отвечающий.
Бэкманн . Прежний? Тот что всегда? Другой, тот, со школьной скамьи? Другой, с катка? С лестничной клетки?
Другой. Из той снежной бури, под Смоленском. Другой, из блиндажа под Городком.
Бэкманн . И тот, под Сталинградом, тот другой – тоже ты?
Другой. Да. И еще тот, что был сегодня вечером. И тот, что будет завтра.
Бэкманн . Завтра. Завтра не будет. Завтра будет без тебя. Вали отсюда. У тебя просто нет лица.
Другой. Ты меня не прогонишь. Я – Другой, я всегда рядом: завтра. В полдень. В постели. В полночь.
Бэкманн . Да пошел ты. Нет у меня постели. Я лег здесь, в грязи.
Другой. Другой, из грязи, – тоже я. Я тот что всегда. И ты от меня не отвяжешься.
Бэкманн . У тебя нет лица. Уходи.
Другой. Ты меня не прогонишь. У меня тысячи лиц. Я голос, который каждому знаком. Я – Другой, я всегда рядом. Другой человек, Отвечающий. Тот, кто смеется, когда ты плачешь.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3