Неважно. Его теперешнее настроение, если изобразить его графически, имело бы вид пика, вздымающегося над равниной той ночи, когда у Нины был припадок, когда он вбежал в ванную и остановился, потрясенный видом своей тлеющей, окутанной вонючим дымом одежды.
Да, сегодня он чувствовал себя как человек, добравшийся до вершины. Возросшая близость между компаньонами, их ежедневные завтраки, во время которых они подолгу обсуждали свои проекты, их беседы после работы, когда они изучали и критиковали чертежи друг друга, задавали вопросы, делились соображениями (даже Рафф, показывая чертежи дома Вертенсонов, прислушивался к их советам и принял одно предложение Винса), – словом, все это – и отношения компаньонов и дела фирмы, идущие в гору, – было для Эбби источником горделивой радости.
С основанием или без основания, свои удачи он приписывал Феби Данн; действительно, ее появление в его жизни как бы знаменовало новый расцвет всех его надежд. Стоило ему избавиться от страха, что Рафф Блум отобьет у него эту девушку, как в нем воскресла уверенность в своих силах.
В то же время Эб отлично понимал, что без поддержки Феби и постоянной придирчивой критики Раф-фа ему никогда не удалось бы найти свой путь в архитектуре.
Он открыл этот путь в воскресный вечер, несколько недель назад, сразу после того, как Рафф согласился снова переехать к нему. Эб настаивал на этом не только потому, что знал, как плохи денежные дела Раффа из-за расходов на Джулию: он хотел все время быть с Раффом, хотел вернуть их дружбе прежнюю теплоту и остановить медленно нарастающее отчуждение, вызванное тем, что, по мнению Раффа, он превратился в малодушного сноба, набитого предрассудками, которые вдруг выплыли наружу во время милвиновской истории. Эбби считал, что, только добившись возвращения Раффа, он сможет доказать ему, что действовал и говорил тогда под влиянием страха, недоверия и ревности...
Эб хорошо помнил то воскресенье, когда началась новая эра в его жизни. Они провели весь вечер втроем, пили, ничем не закусывая, а потом Рафф и Феби обрушились на него.
Был уже одиннадцатый час. Они сидели в кабинете Эба, рядом со спальней. Эб разлил по бокалам остаток мартини, в котором уже растаял лед, и сказал, что будущей весной, видимо, продаст дом.
– Если только, – обратился он к Феби, – вы не собираетесь поселиться здесь со временем.
– Упаси меня бог! – с нарочитым ужасом воскликнула Феби. Она курила, откинувшись на спинку кушетки. На ней было самодельное бирюзовое ожерелье из камней причудливой формы, цвет которых создавал, по мнению Эба, поистине драматический контраст с ее бледным лицом и блестящими черными волосами. – Я бы, кажется, предпочла самый стандартный дом в колониальном стиле.
– Разве вы не знаете, что Эбби согласен на любой стиль, даже Миса ван дер Джонсона, только бы это не был стиль Остина?
– А мне требуется только Остин и только в чистом виде! – засмеялась Феби.
– Хотел бы я знать, что это такое – Остин в чистом виде? – сказал Эб, вставая и направляясь к чертежной доске. Он принес альбом для эскизов и обстоятельно, смакуя каждую деталь, принялся обсуждать с Феби, каким будет их будущий дом. Рафф молча наблюдал за ними. Набросав план дома, Эб снова подошел к доске.
– Дом получается волшебный! – услышал он, как шепнула Феби Раффу.
Положив кальку на план, Эбби легко, без размышлений и даже посмеиваясь над собой, небрежными штрихами начертил дом в виде опрокинутой буквы Г. У левого крыла крыша была крутая, двухскатная, с фронтоном; стену гармонично делили белые четырехдюймовые деревянные брусья, пространство между которыми было застеклено. Правое крыло, длинное, низкое, с односкатной кровлей, делилось на четыре огромные стеклянные секции такими же белыми стойками. На пересечении коньков обеих крыш высилась кирпичная труба.
По существу это была адаптация типичных новоанглийских архитектурных форм – здание, совмещающее жилой дом с амбаром и сараем. Эбби отошел на шаг и, качая головой, смотрел на чертеж, в котором сочетались такие привычные, традиционные элементы.
– Провалиться мне на месте, Эбби! – пьяно забасил за его спиной Рафф. – Вот это дом, самый что ни на есть твой, остиновский, точно такой, в каком тебе положено жить! Такого ты нигде и никогда еще не строил!
Внимательно посмотрев на чертеж, Феби взволнованно провела рукой по челке.
– Оно самое, Эб! Чудесно! В самую точку!
Эб все еще пренебрежительно глядел на свое произведение, в котором архитектурные элементы колониальной эры так откровенно сливались с элементами эры стекла.
Но когда рано утром он снова вошел в кабинет и остановился перед доской, на которой лежал вчерашний чертеж, лицо его непроизвольно расплылось в самодовольной улыбке. Потом явился Рафф и тоже подошел к доске и долго, не говоря ни слова, изучал чертеж.
– Знаешь, Эбби, – сказал он наконец, – мне кажется, такой вот способ архитектурного мышления, или ощущения, если хочешь, для тебя самый перспективный. Должно быть, Феби именно это имела в виду, когда сказала: «Остин в чистом виде». И она права.
– Но ведь это просто сплав, – запротестовал Эбби. – Вульгарнейший сплав двух архитектурных стандартов и... – Он остановился, веонее – его остановило выражение, которое появилось на лице у Раффа. – Неужели ты действительно так думаешь?
– Прежде всего, – сказал Рафф, все еще не отрывая глаз от чертежа, – это вовсе не штамп уже по композиции по тому, как ты организуешь пространство. Скажу одно: этот дом хорош, по-настоящему хорош, и в нем есть классическая соразмерность и красота. Естественная и современная классика, а не подделка под нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181