Госпожа У - эта Туша - сказала, что госпожа Ли помолодела лет на десять, а это значит, что ее супруг захочет обзавестись наложницей, по крайней мере, на пять лет позже. Однако вид этих косиц вызывал у Лао Ли головную боль, он не знал, как на них реагировать, и решил, что лучше всего помолчать. Но неразговаривающая чета все равно что чайник с отбитым носиком: наклонишь его - на скатерть прольешь, да и в чашке будет полно чаинок. Лао Ли хотел было сказать жене, что одеваться надо скромно, соответственно возрасту, что нельзя в ее годы ходить с косичками, но промолчал, побоялся обидеть. В то же время он считал, что рассуждать так, как он, могут только мещане, и в душе его росло раздражение. Он презирал себя. А когда презираешь себя, нельзя поучать других.
С деньгами тоже все стало по-иному. Прежде, бывало, даст на расходы - хорошо, не даст - тоже сойдет, а теперь жена то и дело требовала денег. Нельзя, конечно, оставлять жену без копейки, но она требовала постоянно, накупила массу ненужных вещей. Лао Ли не скуп, но нельзя бросать деньги на ветер. Кто сказал, что деревенские жители бережливы? Жена наносит визиты то Чжанам, то У, то Цю, покупает подарки, нанимает рикшу… А вернется домой - не сообщит даже, что купила, только пересказывает все премудрости, которым ее обучила Туша, да восхищается новыми нарядами госпожи Цю. Все это так же противно слушать, как болтовню господина У, Сяо Чжао и прочих. Нигде нет покоя - ни на работе, ни дома. Будто рот только затем и дан человеку, чтобы с утра до вечера нести всякую ахинею. К тому же Лао Ли стал ощущать недостаток в деньгах.
Но неприятнее всего было то, что жена научилась у госпожи У и госпожи Цю воспитывать мужа. Туша установила такие правила: десять мао от юаня отдавать ей, домой приходить не позднее десяти. Потом она запиралась, и до мужа ей не было никакого дела. Каждый вечер она выворачивала мужнины карманы и, если находила носовой платочек, тотчас начинала разбирательство. В наш век у всех этих студенток, официанток, парикмахерш, служащих, учительниц столько возможностей увести наших мужей. Госпожа Цю поступала гораздо проще: если в присутствии какой-нибудь женщины муж переставал ей улыбаться, она пускала в ход зубы.
И вот однажды Лао Ли пришел домой после десяти. Дверь, правда, не была заперта, но свет погашен, а жена, повернувшись к стене, притворилась, что спит. Да, она притворялась, потому что не проснулась, даже когда он попытался ее растолкать. Лао Ли понимал, что у нее есть союзники и уговаривать бесполезно, только выкажешь свою слабость. И он лог, тоже притворившись, что спит. Рядом лежало бревно - упрямое, глупое и холодное, с двумя косицами, похожими на старые щетки. Учить ее? Нет! Чжан Дагэ просто не знает женщин! Это меня теперь учат… У Лао Ли вырвался вздох. Он нарочно лягнул жену ногой. Напрасно. Громко и протяжно зевнул. Может, рассердится?
Нет! Такого он не может терпеть! Несколько дней назад жена потребовала денег - остриглась, навестила друзей, в общем, решила его испытать. Он тогда ей ничего не сказал, и она пошла дальше. Сегодняшняя выходка тому подтверждение. И если не перейти в контратаку, неизвестно чем это кончится. До переезда в Пекин он считал ее просто дурой. После переезда она несколько выросла в его глазах, но сейчас он решил водворить ее на прежнее место. Раньше ему казалось, что жене не хватает образования, что именно этим она отличается от красивых, элегантных женщин; теперь он понял, что никакое образование не может заменить любовь. Он собирался перевоспитать жену, а оказалось, что она празднует победу и намерена продолжать наступление. Все в ней отвратительно. Ссориться среди ночи нельзя - напугаешь детей, но лежать рядом с этим бревном просто невыносимо. Он поднялся, нащупал лампу, зажег, взял одеяло, составил стулья в гостиной, подложил пальто и лег. Прошло довольно много времени, прежде чем в спальне, началась возня.
- Что это ты надумал, отец Лин? - произнесла жена решительно, но с нотками раскаяния в голосе.
Лао Ли погасил свет и молча ждал, пока она начнет реветь. Пусть только посмеет, он завтра же отправит ее в деревню! Но она не заплакала.
Лао Ли еще больше рассвирепел. Ах, тварь безмозглая! Бесчувственное бревно! В романах, в кино мужья тоже ссорятся с женами, а потом снова обнимаются и целуются. Но Лао Ли не может ее целовать. Она все равно ничего не поймет, нет никакой надежды на то, что все наладится. Когда любят и ссорятся - тоже ничего хорошего, но все-таки любят. Ладно, не буду ругаться, бревно, дура набитая!
- Иди сюда, замерзнешь, - тихо позвала она.
Лао Ли не отозвался, ждал, когда она разревется. «Только попробуй - отправлю в деревню! И все!» Чем больше он злился, тем приятнее ему становилось. Многие мужья лупят по ночам своих жен. Разве удержишься, чтобы не ударить такую корову!
- Отец Лин! - Она спустила ноги с кровати и стала нащупывать туфли.
Лао Ли ждал, едва сдерживая ярость. Мимо дома проехали одна за другой две машины, а она все еще искала туфли.
- Ты что это надумал? - Она наконец появилась в гостиной. - У меня разболелась голова, и я не слышала, как ты пришел. Правду говорю!
«Не была бы ты бабой, если бы не умела врать», - подумал он.
- Ложись в постель, а то замерзнешь. Где же спички? - Она нашла спички, зажгла лампу, подошла и сняла с него одеяло.
- Пойдем, холодно здесь.
Плотно сжав губы, Лао Ли взглянул на нее: нет, не такая уж она ведьма, в глазах - слезы, косицы торчат, и в темноте их можно принять за два премиленьких хвостика. Пусть не ведьма, но любить ее все равно нельзя. Он пошел за ней в спальню, лег, ждал, пока она заговорит, но она молчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69