21 апр. 87
III
Южная ночь, как вино «Южная ночь»
жаркий космос в чешуйках луны с чумной желтизной,
море заклеено лентой скотч,
побережье пахнет весной.
Гулькает галька, хрустит песок,
в створки индиговой мидии входит нож,
сердце стучит слева наискосок
и сосок подружки, как южная ночь, как южная ночь…
12 мая 87
x x x

Гранитно-чугунные сны о фонтанах зимой.
Эйфория высоких давлений воды.
В холода человека тянет домой.
Морозы рисуют ему ледяные цветы.
Он читает чужие слова весь день,
курит папиросы, видит треснувший потолок,
проплывает коммунальной рыбой вдоль стен,
телефон наелся звонков и умолк.
Серый свет, серый зернистый свет.
Вещи как лежали, так и лежат.
Одиночество — повод заснуть и умереть.
Город сжат зимой, как пружина — сжат.
Человек вмерзающий в пространственную спираль,
в ледяное железо населенных витков,
отдает по капле в бетонный Грааль
переулков и улиц стучащую кровь.
Одиночество: «Здравствуй, тикающая смерть секунд», —
— с ним нужно учиться жить, вообще уметь
прикоснуться своей рукой, как чужой, к виску,
чтобы шевельнуть волосы и отогнать смерть.
11 мая 87

* СИНИЙ ВАГОН *
x x x

Я буду детскую открытку
носить в советском пиджаке,
в американскую улитку
преображаясь вдалеке.
В немыслимой толпе Нью-Йорка
услышу — небоскреб шепнет
в ущелье улиц: «Бедный Йорик»
и череп мой перевернет.
3 сент. 87
x x x

Пространство к западу кончается —
оно приклеено к земле,
оно на столбиках качается
на проволоке и стекле
приборов пристальных оптических,
на дулах, выцеленных так
глазами зорких пограничников,
чтоб не свалить своих собак.
Пространство навзничь загибается,
скудеет метрами — пробел,
собачьи морды поднимаются,
чтоб охранять его предел.
Оно сквозит и тянет сыростью
травы и тайною ночной,
оно ребенком хочет вырасти,
чтобы увидеть шар земной.
20 февр. 88
x x x

Серо-зеленое небо,
окна глотают туман,
запах горячего хлеба
сонным еще домам
слышен из переулка,
где дымит хлебзавод,
каждая свежая булка
вымытых пальцев ждет.
Разорались вороны,
значит надо вставать —
вылезать из попоны,
чтобы травку щипать,
утро гонит трамваи,
сжалась в капли вода,
и Москва уплывает
от меня навсегда.
19 марта 88
x x x
Маргарите

Возле фабрики Бабаева
только вьюга да метель
с фонарями заговаривают,
пахнет смертью карамель.
Возле фабрики Бабаева
я скажу как на духу,
что пора туда отчаливать,
и ладонь согну в дугу.
Возле фабрики Бабаева
беспризорный вьется снег,
надо снова жизнь устраивать,
потому что жизни нет.
Канитель, пустая улица
да бродяга с кобурой,
да дома широкоскулые…
Мы домой пришли с тобой
через сквер на месте кладбища —
десять метров конура,
свет от марсианской лампочки,
да обоев кожура,
две лежанки, стул со столиком,
листья липнут на окно —
клены выпили покойников
и теперь от них темно.
Твоей бабушки-покойницы
вдовий мир на три шага —
нет теперь той синей комнаты,
кленов, дома — там снега…
Возле фабрики Бабаева
замыкается кружок,
наши жизни размыкаются,
вспоминай меня, дружок…
Ты купи конфетки сладкие,
подержи их на горсти,
а слова и рифмы жалкие
на дорогу мне прости.
Возле фабрики Бабаева
вьюга жжется без огня,
в ней и вьется чье-то тающее
«Вспоминай, дружок, меня…»
12 февр.88
x x x

Я войду в метро, троллейбус, автобус, трамвай,
я увижу начальника серый, черный, коричневый, синий костюм.
Я ходячая свая между ходячих свай
таких же, как я, как они, я — угрюм.
Мне хочется лечь, удрать, удавиться, вылететь в окно.
Я не хочу считать деньги, терять ключи, кошелек.
Мне не помогает женщина и вино
забыть, что она одинока, что я одинок.
Только ребенком я верил в жизнь,
в то, что она — поле чудес, увлекательный мир.
Кто бы ты ни был, дай мне руку, держись, держись, —
мы полетим вместе в мутный эфир.
Это — мечта про звезды, освещающие твое лицо,
на котором тает глубокий снег, превращается в свет лед,
мы руки раскинули в тысячах солнц,
мы летим вдвоем, нам тепло… какой прекрасный полет!
28 янв. 88
x x x

Как за каждой вещью стоит цена,
так была во мне, не извне стена,
я, смотревший на жизнь во все глаза,
до сих пор усвоил в ней пол-аза.
Она будто чужой спесивый язык,
я и слова сказать на нем не привык,
вот она — дикий, таинственный текст,
разве справишься с ним переменой мест?
Я уехать хочу в чужие края,
да за мной потянется жизнь моя,
и я буду дальше ее губя,
в каждом зеркале снова встречать себя.
Я несвежий и грустный ее продукт.
Я проезжий тип, эмигрант и фрукт.
За моей спиной исчезает земля,
на которой сохнет моя сопля.
До свидания, пьющие сок берез.
Лет в двенадцать последние капли слез
источили в ладошку мои очеса
и с тех пор расплакаться мне нельзя.
Я как камень сух, я колючкой стал.
Я пришел на суд и я устал.
Хоть лежит на мне вина-не-вина,
я прошу, Ваша Честь, отпустить меня.
11 февр.88
x x x

Невозможно собрать воедино
этот темный таинственный блеск,
склеить кислой тоской муравьиной
в оглушительной кроне небес.
Разбредается счастье на части,
на суставы и пряди свои,
на мучительный рот, на безвластья
муравьиного прах и слои.
Темнокрылые губы и руки,
напряженные жизнью своей
в тридцати сантиметрах разлуки —
как за тысячу желтых полей.
Эта жаркая власть непонятна —
быстрых пальцев, ресниц, губ и глаз, —
за янтарной стеной многократно
этот бред загорался и гас.
Точно сон прерываемый явью —
горизонт и за ним — горизонт,
да дорога, которую плавит
восходящее множество солнц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27