Стоя во весь рост на корме каноэ и налегая всей тяжестью на волочившуюся по дну жердь, я наловчился очень здорово тормозить. Этот старый индейский прием сработал очень хорошо при движении по первой речке. Уровень воды в Отет-Крике за озером Накинилерак был необычайно низким, потому что в этом году выпадало мало снега и дождей. Обнаженные камни выступали из воды таким сложным узором, что продвигаться на каноэ было почти невозможно. Берега здесь круто обрывались в воду, и тащить каноэ волоком я не мог.
Дюйм за дюймом продвигался я по шумному пенистому течению, как вдруг мой тормоз, молоденькая девятифутовая пихта, сломался почти посередине. Так как я упирался в нее спиной, то полетел кувырком в буруны, а каноэ понесло вниз по потоку. Натолкнувшись на первую преграду — песчаную отмель, — лодка развернулась бортом и, оказавшись во впадине между двумя волнами, накренилась навстречу потоку, наполнилась водой и затонула. При этом я видел, что медвежата выпрыгнули и поплыли к берегу, но я был уверен, что беспомощные птенцы погибли. Дошлепав до каноэ, я выловил промокшую коробку из-под сиденья. Самой нежной музыкой показался мне сиплый писк птенцов, доносящийся из размокшей коробки.
Постепенно я перетаскал весь груз на узкую полоску берега, а потом вытащил туда и каноэ. Самые необходимые и легко портящиеся продукты — сахар, мука, крупы, соль — были упакованы в непромокаемые промасленные шелковые мешки, но от консервных банок отклеились этикетки и поплыли по воде, что сулило нам много неожиданностей в зимнем меню. Спальный мешок был упакован в клеенку и остался совершенно сухим. Однако вся моя зимняя одежда, увязанная в вещевой мешок, намокла и стала такой тяжелой, что я не мог вынести весь мешок разом. К тому времени, когда последнее снаряжение и сама лодка были вытащены на берег в маленькой бухточке между двух валунов с небольшой дом каждый, уже стемнело и речи быть не могло о том, чтобы продолжать путь.
Посинев от холода и не в силах двигаться от усталости, я повторял старую присказку: «На севере одного мужества мало». Я сидел, привалясь к скале, дрожа всем телом, как вдруг заметил, что медвежат нет. Мокрые, дрожащие дроздята сидели на своем развалившемся убежище и верещали что-то. Я решил, что они оплакивают свою квартиру, но ошибся. Сунув сопротивляющихся птиц в их промокший дом и прикрыв парусиной, я хотел было встать и идти искать медвежат, как взгляд мой уперся в чью-то длинную, черную ногу, высотой с тотемный столб. За первой я увидел еще три столь же массивные ноги и между ними с полтонны черного брюха. Громила возвышался прямо надо мной, и я до сих пор помню, как дергалось у него ухо, будто он не мог решить, что делать. Футах в семидесяти над его рогами я разглядел на трех разных ветках любопытные и робко ухмыляющиеся мордашки Расти, Дасти и Скреча.
Совершенно обессилев и почти не в состоянии здраво рассуждать и двигаться, я просто прислонился снова к скале около птенцов и ждал, что надумает лось. Я не способен был ни на умственное, ни на какое другое состязание с этим сувереном северных лесов. Его внезапное появление, как и сломавшаяся жердь, показывали, что в северных лесах непредвиденное всегда случается вдруг. Со спокойствием йога лось принялся уничтожать мой зимний запас картофеля, а когда прикончил его — зашлепал вверх по реке, ничем не выказав, что заметил мое присутствие. В тот миг я подумал: «Хоть бы лягнул копытом, было бы не так обидно».
Придав хотя бы видимость порядка моим грузам, разметанным кораблекрушением, и разложив те из них, что промокли, для просушки, я наконец-то смог подумать о приготовлении пищи для птиц и медвежат. Весь вечер, сидя у костра, я сшивал по швам коробку, которая расклеилась во время вынужденного купанья. Меня очень успокоило и порадовало то, что медвежата не нарушили запрета трогать дроздов и что они сами, не дожидаясь приказа, в момент опасности забрались на дерево.
Следующие десять миль речка Отет-Крик была быстрой, узкой и глубокой — мечта всякого каноиста. За три часа я прошел все озеро Нэтоуайт, имеющее очертания буквы L, и при выходе из него снова попал в речку Отет-Крик, которая здесь была вдвое шире, чем в верховьях, благодаря тому, что в нее впадали речки из бассейна озера Талтапин. Миль через десять по выходе из озера Нэтоуайт Отет-Крик, который теперь уже вполне можно было назвать рекой, влился в широкий залив северо-западного рукава озера Такла. На правом берегу реки, на пригорке, ровно посередине между рекой и сверкающим белизной берегом озера, стояла хижина, крытая дранкой, и при взгляде на дом я почему-то представил себе зрелый гороховый стручок, поднявшийся над густым кустарником.

Пестрые знакомства

После того как я провел два сезона в относительной роскоши жилища Ред-Ферна, эта хижина, хоть и очень просторная, сильно разочаровала меня кухней-времянкой. Здесь много лет никто не жил, и снаружи все заросло кустарником, диким виноградом и сорняками. Внутри поселились хомяки, летучие мыши, змеи, целое полчище разных жуков; в доме не было ни мебели, ни удобств. В шатком буфете гудел пчелиный рой. Зато можно было утверждать, что дом снабжен водой — когда дождь заливал крышу. Пол покоробился и был загажен хомяками; на потолочных балках — внутренней стороне крыши — висели вниз головой и пялились на нас летучие мыши. В одном углу под стропилами с шипением раскачивалось, хлопая круглыми глазами, семейство сов. Дверь на ржавых петлях покосилась. Но все оконные стекла были целы, и очаг, хотя в нем было полно паутины, старых листьев и прочего мусора, вроде можно было топить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68