— спросила она по привычке. — Это правда?
— Сущая правда, — ответил он. — В доказательство взгляни на эту руку, которую один из моих ассассинов — тот, что остался жив — принес мне.
Он вынул из-за пазухи мертвую руку и положил бы ее на колени Жанны, если б она не воспротивилась.
Он опустил ее на пол рядом с собой. Потом Старец продолжал:
— По справедливости, я мог бы требовать себе награды за это. Я и потребовал бы, если б не был уже вознагражден.
Опять Жанна вдумчиво всматривалась в него.
— Какое же это еще вознаграждение, государь? — промолвила она.
Старик только улыбнулся своей умной улыбкой и теснее обнял ее стан. Жанна продолжала думать свою думу.
— Ну, что же вы сделаете теперь со мной, государь? Убьете меня? — спросила она.
— Можешь ли ты задавать такой вопрос? — ответил Старец.
Затем он продолжал говорить уже более важно. Он сообщил Жанне, что, по его мнению, жизнь короля Ричарда находится пока в безопасности, но что он предвидит большие затруднения на его пути, пока он не уберется восвояси.
— Не один ведь маркиз Монферрат враг ему, — продолжал Старец. — Мелек страдает от того же, от чего и все великие люди — от зависти людей, которые, с его точки зрения, слишком глупы, чтоб он мог считать их человеческими существами. Для дурака нет ничего противнее, как видеть собственную глупость; а так как твой Мелек — все равно, что зеркало для таких людей, то можешь быть уверена, что они придушат его при первой возможности. Он — самый смелы и из всех людей на свете и один из лучших правителей, но он нескромен. Он — человек чересчур властительный; и слишком мало в нем любви. Жанна слушала его с широко раскрытыми глазами.
— Разве вы знаете моего господина? — спросила она.
Старик взял ее за руку.
— Весьма немного есть людей на свете, — сказал он, — про которых я не знал бы чего-нибудь. Говорю тебе: есть предел власти Мелека. Не может человек своенравно говорить Да или Нет без того, чтобы за это когда-нибудь не поплатиться. С той, как и с другой стороны, долг все растет. Его дело — с кем столкнуться: с теми ли, к кому он сперва благоволит, или с теми, кого он отвергает. Обыкновенно первых труднее удовлетворить, чем последних. Поэтому пусть он остерегается своего брата.
Жанна прильнула к нему, умоляя его и взглядом, и устами.
— О, господин! — сказала она, и губы ее задрожали. — Если я хоть что-нибудь значу для вас, скажите мне, когда королю Ричарду будет угрожать опасность — тогда я должна буду покинуть вас.
— Будь, что будет, — проговорил ее повелитель. — Но я сообщу тебе все, что найду нужным для тебя; и этим ты должна удовлетвориться.
Красота Жанны, еще возвеличенная роскошным нарядом, который ей нравился, а также и ее телесным благосостоянием, была, конечно, замечательна, а скромность — еще больше, но сердце было самым великим ее достоинством. Она опять подняла взор к моргающим глазам своего повелителя и несколько секунд твердо смотрела в них, обдумывая его слова. Затем она опустила глазки и проговорила:
— Конечно, я останусь у вас до тех пор, пока не будет угрожать моему господину прямая опасность; здешний воздух полезен моему малютке.
— Он для всего полезен, — заметил Старец. — Особенно он полезен для тебя, о мой источник неиссякаемых наслаждений' И я уж позабочусь, чтобы этим воздухом питались розы у тебя на щечках, о мое прекрасное дитя!
Жанна сложила руки и пробормотала:
— Вы сделаете, как вам будет угодно, о, господин мой! Я не сомневаюсь.
— Будь в этом уверена, дорогое, милое дитя! — сказал Старец и отослал ее обратно в гарем.
Глава IX
О ТОМ, КАК РИЧАРД ЖАЛ ТО, ЧТО ПОСЕЯЛА ЖАННА, А СУЛТАН ПОДБИРАЛ КОЛОСЬЯ
«Старайтесь хорошенько заглядывать в мозги вашего господина, когда ему везет: если счастье тянется, он не спешит расходовать свои силы; но по этой-то причине он тем опаснее в несчастии, накопив себе капитал. Этим я хочу сказать, что анжуйский бес, весь обратившийся в драчуна за последние годы короля Ричарда, нашел в нем для себя вполне благоприятную обитель».
При всех своих правах на рассуждения, почтенный аббат Мило из Пуатье мог бы высказать свою мысль гораздо проще — тем более, что она проста и верна.
Ричард был покинут своими союзниками. Он вдруг остановился среди своих высших стремлений, когда был уже за день пути от храма Господня и в то же время так же далеко от него, как от своего замка Шинона. Его грызла лихорадка. На его совести тяготели и смерть многих, и утрата цели, и всеобщий ропот, и зависть, и упреки. А он все прокладывал себе путь через угрюмые пространства топкой грязи прямо к Аскалону. Он осадил его, взял приступом, выгнал из него неприятеля и снова водворился в нем. Оттуда, вдруг бросившись на юг, он напал врасплох на Дарум и предал мечу весь его гарнизон. Этим он перерезал надвое войска Саладина и всадил такой клин в тело его империи, что и ее оба легкие очутились в его полном распоряжении. Наступило, по-видимому, самое удобное время для переговоров. Саладин послал из Иерусалима своего брата с соколами в подарок. Ричард, засевший в Даруме во всеоружии, принял его радушно. Еще была надежда, что для Господа Бога можно будет добыть договором то, чего не удалось взять мечом.
Но тут-то и стали прилетать дурные вести, как бы издеваясь над величием людским. Вернувшись в Акру, французы услыхали про замыслы и участь маркиза Монферрата. Такие милые дела произвели переполох среди союзников. Герцог Бургундский обвинял Саладина в убийстве маркиза. Сен-Поль громко кричал, что это — дело рук короля Ричарда; а смерть герцога, подоспевшая в самую пору, оставила его одного в поле. Он старался воспользоваться всем, что только было возможно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114