– Шесть. Ну, иногда меньше. А иногда даже стульев не хватает.
– А сколько в кружке стульев?
– Восемь. И у Константина Егоровича один.
– А по правилам вас должно быть пятнадцать человек. Директриса всем говорит, что у неё пятнадцать человек, и получает зарплату за пятнадцать человек. А если Константин Егорович скажет, что вас всего шесть человек и она получает зарплату нечестно, то она его выгонит с работы, потому что по правилам у него должно быть пятнадцать человек. Но пятнадцать у него не будет никогда, потому что ему дали всего восемь стульев.
– А… з-зачем всё так? - обомлел Серёжа.
– Потому что так можно заработать денег. Если бы у Константина Егоровича было пятнадцать человек, то директрисе надо было бы искать ещё шесть стульев. Тратить деньги на эти стулья. А когда вас всего восемь, эти деньги можно положить себе в карман. И Константин Егорович ничего не сможет возразить, потому что его выгонят за то, что детей у него всего шестеро. И так у всех, не только у Константина Егоровича. У Дмитрия Александровича - по-другому, но то же самое.
– Надо выгнать эту директрису, да и всё, - заявил Гершензон.
– Выгнать её может только её начальник. Но она зарабатывает деньги своему начальнику, и он не будет её выгонять. Перед своим начальником директриса такая же, как Константин Егорович перед ней. И такое со всеми до самого верха.
Моржов говорил так, будто порядок вещей был чьим-то умыслом, хотя на самом деле всем заправлял безличный формат. Но упыри про формат не поняли бы. Упыри сидели потрясённые.
– Но ведь это всё очень плохо, - сказал Серёжа.
– Плохо, но не всем. Вам, Константину Егоровичу, Дмитрию Александровичу плохо… А директрисе уже хорошо. Она ведь не водит вас в походы. Не сидит весь месяц в этом лагере. Если её начнут ругать, она скажет, что виновата не она, а Константин Егорович с Дмитрием Александровичем, и ей ничего не будет.
– А у ментов так же, - вдруг сказал Гершензон. - Бандиты людей грабят, а менты грабят бандитов. Поэтому бандиты их и боятся. А простых людей менты не защищают, чтобы бандиты могли их ещё грабить. У моего брата одни козлы отняли сотовый, менты их нашли и за деньги отпустили, а сотовый себе оставили.
– И так, паца, везде, - сказал Моржов. - Наверное, мне не нужно вам об этом говорить, но вы же не дураки, сами всё видите. Вы знаете, почему в лагере вас так мало. Дрисаныч ли в этом виноват?
– Не Дрисаныч, - согласились упыри.
– Значит, давайте защитим Дрисаныча, как сможем. И не только его, а всех, кто здесь. Если для этого надо кому-то соврать, я совру. Дрисаныч мне дороже, чем директриса, потому что он и вправду с вами ходит в походы, но получает денег меньше, чем она. И пусть я сделаю неправильно. Дрисаныч вам уже говорил: настоящий - это тот, кто может поступить неправильно, если другим от этого по-настоящему станет лучше. Помните?
– Помним, - закивали упыри.
– Всё в жизни, паца, устроено очень неуклюже, - искренне сказал Моржов. - И потому почти никогда не получается поступать красиво. Всегда рожа крива.
Гершензон подумал и осуждающе изрёк:
– Береги честь смолоду, коли рожа крива!
Розка перевернулась на живот, накинула на голову край спальника и сладко сообщила:
– Моржик! Я не хочу уезжать из Троельги! Моржов лёжа натаскивал штаны и щёлкал ремнём.
– Я даже согласна терпеть здесь Чунжину и Опёнкину, если ты не будешь подходить к ним ближе трёх метров! - добавила Розка.
– Я и так уже на велосипеде их объезжаю, - ответил Моржов и пошлёпал Розку по голому заду. - Вставай, красавица.
– Раком? - сладко спросила Розка.
– Ну, если тебе будет удобно возвращаться в Троельгу раком, то можно и так.
Моржов поднялся на ноги и принялся обуваться, одновременно засовывая пистолет под ремень на поясницу. Был вечер пятницы, еженедельный национальный праздник России. Мало ли, какие пьяные ублюдки могли выбраться на природу и наткнуться на их сладкую парочку… ПМ в пятницу вечером никому не помешает.
– Моржик, а где мы будем встречаться в городе? - натягивая плавки, спросила Розка.
– Розка, смотри!…- Моржов быстро схватил с земли бинокль и уставился на Талку, блестевшую за соснами. Полянка, облюбованная Моржовым, находилась чуть в стороне от реки. - Какие-то туристы плывут! Подростки!
– Ну и что? - удивилась Розка, засовывая груди в уже застёгнутый лифчик. - Когда ты уезжал неделю назад, мимо нас тоже туристы проплывали.
– Это же, блин, шанс! - оживился Моржов. - И упырей не надо будет гонять!… С этими подростками завтра мы комиссии такую жопу на глаза натянем, что комиссия манду от Катманду не отличит… Розка, одевайся живее! Надо тормознуть туристов!
Моржов спустился на берег и прямо в кроссовках зашёл на мелководье. По узкой Талке из-за поворота плыли три цветных катамаранчика, каждый с грудой подростков. Передний катамаран был уже совсем рядом с Моржовым.
– Эй, ребята, причальте, пожалуйста! - крикнул Моржов.
– На хуй пошёл, ебосос очкастый! Иди отсюда, чмо! Пидор гнойный! Ебись конём, сука! - весело, зло, бесстрашно и нагло заорали Моржову с катамарана.
Моржов обомлел. Он разнежился с Розкой, а теперь ему как грязной, мокрой тряпкой смазали по роже.
Странно: раньше он бы просто ухмыльнулся, отвернулся и ушёл. Но сейчас у него внутри словно всё перекувыркнулось. Он вдруг почувствовал, что край: он больше не может торчать в этом говнище. Или глухой забор по периметру, чтобы никого вокруг не видеть, или, блядь, всех положить.
Моржов вытащил ПМ и, почти не целясь, шарахнул в борт катамарана. Простреленная гондола вмиг обмякла, лепёхой расползаясь по воде от груза. Эхо выстрела хлестнуло по прибрежным кустам, смахнуло с неба стрижей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160