– Да ведь я не о деньгах говорю, - поморщился Костёрыч. - Деньги - лишь способ вынудить нас, педагогов, уйти с работы, чтобы потом прикрыть учреждение. Это понятно. Я говорю о том, что всё равно мы плохие педагоги, а потому не востребованы… Только, Борис Данилович, не надо цитировать Ильфа и Петрова.
Сидя на стуле посреди зала, Моржов закинул ногу за ногу и закурил, стряхивая пепел на паркет.
– Может быть, вы и плохие педагоги, - согласился Моржов. - Я не вас лично имею в виду, Константин Егорыч, и не вас, Михал Петрович. Вообще - педагогов дополнительного образования. Да. Может быть, они плохие. Но вряд ли в школе педагоги лучше.
– В школе, конечно, с образованием, зато у меня дело, которому я могу научить! - крикнул Каравайский. - И хорошо учу!
– А нужное ли это дело? - робко спросил Костёрыч.
– Настольный теннис? - тотчас озверел Каравайский. - Настольный теннис развивает физически и умственно, реакция, гибкость, здоровый образ жизни, дух состязания, воля к победе!…
– Нет-нет, боже упаси! - испугался Костёрыч. - Я не про настольный теннис, не про него!… Я вообще. Александр Львович верно ведь сказал: заработок на хобби. А хобби - это не жизнь. И оно у всех разное. У кого-то - нужное, как настольный теннис. А у кого-то - бесполезное, вроде филателии, например. Собирать марки или нет - личное дело каждого, но государство не обязано финансировать хобби.
– Пусть государство финансирует то, что важно обществу, - веско сказал Моржов, уверенный, что Костёрыч важен обществу, потому что лично ему он нравился.
– Знаете, почему некоторые направления становятся общественно значимыми? - спросил Костёрыч. - Потому что ими никто не занимается. Вот для примера… Общественно значимая работа - мусорщик. Если бы все жители города свои пакеты с мусором сразу на свалку выносили за шестой километр, то и мусорщик не был бы общественно значим.
– И к чему вы это? - не понял Моржов.
– К тому, что кружки общественно значимых направлений по умолчанию не будут иметь нужного количества детей. Априори, как вы говорите. Мы нерентабельны ни в финансовом, ни в духовном смысле. - Костёрыч словно чеканил свои безнадёжные выводы. - Есть определённый процент людей, бесполезных гуманитариев, «гуманитариев ни о чём», для которых в провинции единственное убежище - система дополнительного образования. Будь я краеведом в Москве, я бы нашёл себе место и без вытягивания денег из государства. Книги бы издавал про Москву, экскурсии бы водил, был бы научным сотрудником при музее или раритеты бы собирал для антикварного магазина… Но в Ковязине у меня одна ниша: Дом пионеров. Да, я занимаюсь нужным делом. Но стоимость его нужности ниже прожиточного минимума. Поэтому я веду кружок в МУДО. А МУДО, видимо, хотят закрыть, потому что здесь все такие же, как я.
Рабочий стол Шкиляевой был загромождён ворохом бумаг, проложенных копиркой, кипами методичек и папок, письменными приборами, дыроколами, телефонами. К шкиляевскому столу примыкал длинный стол для заседаний. Его лакированная пустота словно подчёркивала безделье сидевших. Моржов от скуки щёлкал зажигалкой, разглядывая огонёк. Каравайский, поставив свой стул вполоборота - словно ему требовалась взлётная полоса для немедленного старта, - нетерпеливо дёргал ляжкой. Костёрыч деликатно читал книгу, обёрнутую газетой. Милена Чунжина с отсутствующим видом смотрела в открытое окно, из которого прямо в кабинет всовывались ветки акации. Розка Идрисова играла в игрушку на сотовом телефоне. Щёкин нагло разглядывал вырез Розкиной блузки. В стороне, на углу стола, стеснительно притулилась полненькая девушка с древнерусской золотой косой. Эту девушку Моржов ещё не знал. Точнее, он её видел всего лишь второй раз в жизни. Первый раз было, когда она стояла в вестибюле МУДО, а Моржов на четвереньках выполз с педсовета.
По-хозяйски хлопнув дверью, в кабинет стремительно влетела Шкиляева. Она пронеслась за спиной Моржова, обдав густым запахом косметики, уселась на свой стул, схватила телефонную трубку и принялась тыкать пальцем в кнопки. Костёрыч вежливо закрыл книгу, Розка с сожалением спрятала телефон, а Каравайский перестал дёргать ляжкой и подался вперёд, собираясь орать.
– Елена Аркадьевна? - заговорила в трубку Шкиляева и остановила Каравайского, выставив растопыренную ладонь. - Это из «Родника»… Да. Да. Всё уже привезли… Да!… А сколько?… Только к четвергу… Нет, раньше нельзя. Хорошо, после двух.
Шкиляева положила трубку и обвела присутствующих таким взглядом, словно хотела сказать: «Ну что, голуби, доигрались?»
– Так, ситуация на лето у нас изменилась, - деловито пояснила она, не утруждая себя приветствием. - Я вас всех вот зачем вызвала… Уж не могу понять, Роза Дамировна, что там у вас с вашим Интернетом, только американцы откуда-то узнали о нашем лагере в Троельге и едут на смену!
От неожиданного известия все педагоги немного ошалели, даже Моржов. При чём здесь Интернет? Кому на смену едут американцы? И какие американцы вообще?
Все, что ли?
– Простите, Галина Николаевна, вы о чём? - спросил Костёрыч.
– Поясняю! - негодуя на тупость, Шкиляева раздражённо захлопнула на столе какой-то раскрытый журнал. - Городской департамент образования нашу Троельгу прорекламировал! И какие-то американцы пожелали приехать. Целая группа. Всё уже!… - Шкиляева развела руками. - Деньги они оплатили, перечисление прошло! Седьмого числа явятся!
– Ну и что? - не понял наивный Костёрыч.
– Как дети, удивляюсь вам, Константин Егорыч! - вспылила Шкиляева. - Вы что, не знаете, что Троельга уже пять лет как не работает? Мы её с баланса уже который год спихиваем, а город не берёт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160