- Открыл новую профессию - идунахер. Это специалист, который ходит на хер. Открою свою фирму, стану первым и самым богатым идунахером Ковязина. Если кому-то надо кого-то послать на хер, он мне звонит. Я сразу приезжаю, он мне платит и посылает меня. За дальнюю дорогу буду брать двойные командировочные. Поначалу, думаю, учредить штат человек в тридцать. Потом, конечно, штат придётся увеличивать - спрос-то будет ажиотажный. Ну, затем филиалы по всему миру разбросаю… Разбогатею, выкуплю Троельгу и организую здесь корпоративный музей. Экскурсоводом возьму Костёрыча, с ним уже договорился. Он будет водить всяких японцев по Троельге и рассказывать, как всё началось с того, что Шкиляева послала меня сюда на хер.
Теперь они уже шли под гору по мягкой, песчаной просёлочной дороге с травяной холкой между колеями.
– Ехали медведи на велосипеде, - бормотал Щёкин. - А за ними педики на велосипедике… Слушай, у тебя же на велике на раме седулка приделана… Давай ты наденешь рюкзак и поедешь, а я на седулку сяду. Домчимся до лагеря за секунду, как Гагарины.
– Иди на хер, - мрачно сказал Моржов.
Слева над плечом Моржова поднималась высокая, мохнатая стена елей. Моржов вспомнил, как в таком же ельнике он писал свои пластины из цикла «Еловые стволы». (Капелла Поццо и Бьянко, два серебряных лота арт-аукциона…) Ёлки походили на монахинь, до пят закутанных в чёрное, с остроконечными клобуками на головах. Раньше Моржову казалось, что в женском монастыре и укрылся рай, когда в тайне от всех любовь молча и свирепо взрывает уставы и устои. Но после тех пленэров он понял, что всё это - враньё несостоявшихся сладострастников. В глубине ельника, как в тёмном монастырском подвале, было сумрачно, холодно, сыро. Все пути загромождали осклизлые валежины, что обросли бородами плесени и растопырили отточенные мёртвые сучья. Под густым оперением папоротника росли только нарывы мокрых мухоморов. Даже солнечный свет на дне ельника стекленел разводьями паутин, словно изморозью на зеркале, и уже не грел.
– А как там девки устроились? - спросил Моржов.
– Да устроились как-то. - Щёкин пожал плечами. - Хрена ли, они ведь третий день здесь уже. Шкиляиха всё подогнала: продукты привезли, газовый баллон для плиты на кухне, посуду одноразовую, волейбольные мячи, пластилин, блин, какой-то. Нашенским детям - ни шиша не полагается, они же ночевать здесь не должны, а америкосам купили спальные мешки, настольные лампы, полотенца, шампуни там всякие - в общем, комбижир ежедневно. В Яйцеве Каравайский нанял друидов, и они с Костёрычем подшаманили что надо: койки собрали, проводку проверили, сортир палками подперли. Полный щорс, короче. Теперь всё: ждём ваше сиятельство.
Моржов и Щёкин спустились по просёлку до отворота на подвесной мостик и завернули за остриё елового клина. Отсюда, с невысокого взгорья, Моржов и увидел Троельгу.
Лагерь стоял на зелёной полянке под вскинутым крылом ельника и был похож на глухариное гнездо или даже на древний бревенчатый кремль. Талка здесь изгибалась как-то совсем интимно - словно приобнимала поляну с лагерем. А справа и слева, будто родители, поднимались горы. Матушкина гора нежно волновалась бело-зелёными берёзовыми переливами и щебетала. Отцовская гора хмурилась ельником, в котором время от времени свистели и протяжно стучали поезда. Дальний проём выводил неведомо куда: там лучилось небо, пухли облака, что-то просторно зеленело и голубело, блестели какие-то мелкие искры, плыл и клубился свет.
В своей душе Моржов уже освободил место для Троельги. В силу хитроумности организации его натуры эта полость имела достаточно причудливую конфигурацию. И Моржов с изумлением почувствовал, что та Троельга, которую он увидел, легко и точно заполняет оставленные для неё объёмы, словно он заранее знал, какой эта Троельга будет.
Колеи просёлка изящным виражом дружно проскальзывали в ворота. Ворота представляли собою два железных столба с жестяным, в меру ржавым полотнищем, в котором трафаретом было прорезано: «Детский лагерь „Троельга"». Щёкин толкал к воротам моржовский велосипед, навьюченный рюкзаком, - словно вёл послушного ослика. Моржов шагал следом и чувствовал себя каким-то помещиком, боярином Ковязей, которому показывают его новую, только что купленную усадьбу.
Постройки Троельги располагались на поляне по углам воображаемого квадрата. Две стороны одного угла занимали два длинных жилых корпуса с крытыми крылечками. Здания из бруса были обшиты крашеной фанерой, которая сейчас уже покоробилась и местами облупилась. Под солнцем казалось, что домики стильно закамуфлированы жёлто-коричневыми сетями, словно штаб вьетконговцев. На противоположном углу квадрата громоздился тоже фанерный корпус кухни, к которому с одного бока приникала открытая веранда столовой, а с другого - хозяйственный пристрой. В третьем углу возвышалась скворечня водяного насоса над скважиной и железная шеренга умывальников. Дощатая дорожка вела к берегу Талки. На берегу белели какие-то былинные валуны. Сама Талка разлилась и обмелела так, что на длинных спинах островков уже топорщилась кудлатая трава.
Моржов освоился и устроился исключительно быстро. Жилые корпуса внутри были нашинкованы на пятиместные комнатушки. Моржов вошёл в первую попавшуюся и свалил рюкзак на панцирную койку.
– Девки, блин, все в одну каморку сбились, как стадо, - поведал Моржову Щёкин, отколупывая ключ на пивной банке.
– Попозже расселим их поодиночке, - деловито пообещал Моржов, распечатывая рюкзак. - Иначе как же мы будем навещать их по ночам, чтобы подоткнуть оде-ялко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160