Моржов почитал Щёкина как лучшего друга, замечательного человека и почти гения, хотя гениальность Щёкина пока, в общем-то, ни в чём не воплотилась. Для Щёкина ему ничего не было жалко. Женщин тоже не было жалко, и даже право первой ночи. Но с Сонечкой Щёкин всё равно будет только вторым.
Моржов не верил, что Сонечка дастся Щёкину. Она же дура: бредовых щёкинских ухаживаний она не поймёт, а когда Щёкин полезет на неё - испугается и убежит. Сонечку можно было только подложить под Щёкина; по-другому - никак. Но подложить её Моржов мог только из-под себя. Чтобы распоряжаться Сонечкой, он должен был ощутить её своею. Такое ощущение от девушки Моржов приобретал, лишь побывав взаимно без трусов. Да и Сонечка не послушается Моржова, если отвертится от его постельки.
Кстати, и эстетически Сонечка Щёкину сейчас не полагалась. Разве Щёкин её заслужил? Он же ничего не делает - он лишь умножает смыслы. Кто есть Щёкин? Щёкин - звездочёт. А звездочёты не насилуют полонянок на дымящихся развалинах взятых штурмом городов. К звездочётам жён приводят уже объезженными.
Но будет ли тогда у Щёкина от Сонечки вкус победы? Моржов считал, что будет. У него самого вкус победы был от любой сергачёвской шлюшки, хотя он, если смотреть правде в глаза, не лишал шлюшек девственности. Но ведь вкус дефлорации - это всего лишь один из оттенков умопомрачительного вкуса победы. Не все уж флаги сразу в гости-то. Да и Соня - не шлюшка из тонированной «Волги» Сергача. Щёкин чересчур щепетилен для города Ковязина. Он, например, ни разу не согласился сходить с Моржовым в сауну, сколько Моржов его ни звал. Ладно. На неуместную щёкинскую щепетильность Моржов всегда ответит успокоительной ложью. Звездочёту ни к чему знать, как Орда штурмует города.
А Соня, похоже, соглашается. Удивительная девушка Соня Опёнкина: Моржов сидит, курит, думает и даже грудь её забыл поглаживать, а Соня Оиёнкина и не шелохнётся, ждёт. И удовлетворённость Сонечкиным ожиданием, тихим и безропотным, - тоже вкус победы. Щёкин будет счастлив - сто пудов.
Счастье - оборотная сторона одиночества. Но почему-то укоренилось мнение, что одиночество как раз и преодолевается блудом. Это даже как-то возвышало блуд, потому что вместо похабного веселья подразумевало некую трагедию. Моржова такие слова всегда изумляли. Интересно, блуд хоть кого-нибудь хоть когда-нибудь спас от одиночества? Да ни хрена не спас. Словно бы, скажем, тонешь, и, чтобы не утонуть, ты стал изо всех сил мочиться в океан. Не поможет: всё равно кердык.
Одиночество порождено KB - Кризисом Вербальности, и суть одиночества - в невозможности трансляции ценностей словом. При чём здесь блуд? Блудом, что ли, ценности транслировать? Одиночество одиночеством, а блуд блудом. Блуд - это тоска по победе. Отрицая одиночество как причину блуда, Моржов выводил свои умопостроения за предел общепринятой парадигмы. Но и пёс с ней, с парадигмой, если она породила такую хрень, как порядки города Ковязин, в котором никто не может обрести вкус победы иначе, чем через блуд.
– А скоро электричка приедет? - робко спросила Сонечка.
– Можешь называть меня Борей, - сказал Моржов, вытащил из кармана телефон и посмотрел на часы. - Должна сейчас.
Где-то за горой тотчас что-то завыло.
Сперва из-за поворота по рельсам прикатился стук, а потом вдали из-за елей стремительно вынырнула кошачья морда электрички. Не сводя с Моржова бешеных глаз, электричка налетела на Моржова и Соню, про-• махнулась мимо и затряслась, останавливаясь. Моржов приложил к глазам бинокль.
В сплошной стене вагонов все двери разъехались. Но никто не спрыгнул на перрон: не то что завалящий-ся американец, а даже простой соотечественник.
– Ну и ну! - изумился Моржов.
Электричка предупреждающе свистнула. И тут из дальнего вагона как-то неохотно спустилась на платформу одинокая девочка, огляделась и пошла к штабелю шпал. Электричка зашипела, хлопнула дверями и недовольно поволоклась прочь, как дырявый невод без улова.
– Здравствуйте, - сказала девочка. В руке она держала сумку, из которой торчали ракетки для бадминтона. - Я думаю, это нормально, что я приехала с ночёвкой, да?
Моржов девочку узнал. Девочка была из кружка Каравайского - призёрка и медалистка многих состязаний по настольному теннису.
– Конечно, - ответил Моржов. - Ты - Наташа Ландышева, верно? Я - Борис Данилович, а это - Софья Ивановна… А ведь ты, Наташа, не из наших кружков…
– Я ещё и на английский хожу к Милене Дмитриевне, - независимо пояснила Наташа. - Человек ведь должен заниматься не одним лишь настольным теннисом.
– Ну да… - несколько оторопело согласился Моржов и от уважения к Наташе даже слез со штабеля шпал.
– Ведите меня в лагерь, - распорядилась Наташа. -
А где американцы?
– В Америке, - не удержался Моржов.
На следующий день американцы опять не приехали. И на третий день - тоже. К вечеру третьего дня у Моржова назрело настоятельное желание определиться с ситуацией.
После ужина Серёжа Васенин и Наташа Ландышева играли в бадминтон. Упыри сидели возле спортплощадки на бревне и орали на проигрывающего Серёжу. Наташа Ландышева торжествовала беспощадно. Милена с книжкой в руке расположилась поблизости в шезлонге и мельком следила, чтобы упыри не отняли у Наташи ракетку, не побили Серёжу и не украли волан. Натянув до локтей длинные резиновые перчатки, Розка что-то мыла в раковине умывалки. Сонечка осталась на веранде вместе со Щёкиным, Моржовым и Костёрычем. Моржов подсел к ней, интимно приобнял её за талию и ласково прошептал на ушко:
– Сонечка, детка, сходи, пожалуйста, погуляй. Дяденькам надо поговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160