ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
вот эту — за твою паскуду в парчовом платье, а все остальные — ради моего удовольствия.
А девицы, глядя, как старуха Стевен злобно фыркает и пытается выплюнуть свечи, помирали со смеху. Однако старуха напрасно старалась, — все равно свечей у нее был полон рот.
Уленшпигель, Ламме и семеро продолжали петь в лад:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Наконец Уленшпигель смолк и сделал им знак петь вполголоса. Они повиновались, а он обратился к сыщикам и к девицам с такими словами:
— Кто крикнет «караул!», того мы уложим на месте.
— На месте! — подхватили мясники.
— Мы будем молчать, только не трогай нас, Уленшпигель! — сказали девицы.
А Жиллина по-прежнему сидела в углу на корточках, скалила зубы, но ничего не могла сказать и только молча прижимала к себе виолу.
А семеро все гудели в лад:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Старуха Стевен, показывая на свечи во рту, знаком поясняла, что тоже не проронит ни звука. Сыщики дали такую же клятву.
Тогда Уленшпигель заговорил снова:
— Вы в нашей власти. Ночь темна, Лис отсюда близко — если вас туда бросить, вы мигом потонете. Куртрейские ворота на запоре. Если ночной дозор и слышал шум, все равно с места не двинется: во-первых, дозорные — изрядные лентяи, а во-вторых, они подумают, что это добрые фламандцы кутят и весело распевают под звон кружек и бутылок. Помните, стало быть, что вы у нас в руках; будьте послушны — одни, как овны, другие, как овечки. — Затем он обратился к семерым: — Вы пойдете в Петегем к Гезам?
— Мы стали собираться, как скоро узнали, что ты здесь.
— А оттуда к морю?
— К морю, — отвечали они.
— Как по-вашему, кто из сыщиков мог бы нам потом сослужить службу? Мы бы тех отпустили.
— Двое: Никлас и Иоос, — отвечали мясники, — они не преследовали несчастных реформатов.
— Мы люди надежные, — сказали Никлас и Иоос.
— Вот вам двадцать флоринов, — сказал Уленшпигель, — это вдвое больше позорной платы за донос.
Тут другие сыщики вскричали:
— Двадцать флоринов! За двадцать флоринов и мы согласны служить принцу. Король платит мало. Дай каждому из нас половину — и мы покажем в суде все, что тебе угодно.
Мясники и Ламме приглушенными голосами напевали:
— 'Т is van te beven de klinkaert! 'T is van te beven de klinkaert!
— Чтобы вы слишком много не болтали, семеро доставят вас связанными в Петеген, к Гезам, — продолжал Уленшпигель. — В море вам выдадут по десять флоринов на брата, а до тех пор вы пребудете верны хлебу и вареву из походной кухни, в чем мы и не сомневаемся. Если вы докажете свою храбрость, то при дележе добычи вас не забудут. Если попытаетесь бежать, вас повесят. Если избегнете веревки, то уж от ножа не уйдете.
— Мы служим тому, кто нам платит, — сказали сыщики.
— 'Т is van te beven de klinkaert! 'T is van te beven de klinkaert! — повторяли семеро и Ламме, постукивая по столу черепками горшков и осколками бокалов.
— Вы возьмете с собой старуху Стевен, Жиллину в еще трех девок, — сказал Уленшпигель. — Если кто-нибудь из них попробует улизнуть, зашейте беглянку в мешок — и в воду.
— Он меня не убил! — выскочив из своего угла, воскликнула Жиллина и, размахивая виолой, запела:
Мучений, крови, гнева
Мечта моя полна.
Мне мать — нагая Ева,
Отец мне — сатана.
Старуха Стевен и три девки чуть не плакали.
— Не бойтесь, красотки, — сказал девкам Уленшпигель. — Вы такие славненькие и хорошенькие, что все вас будут целовать, миловать, ласкать. Вам выделят часть всего, что удастся захватить у неприятеля.
— Мне-то уж ничего не дадут, — я стара, — захныкала старуха Стевен.
— Грош в день положат тебе, крокодил, — сказал Уленшпигель, — и будешь ты прислуживать этим четырем прелестным девушкам: будешь стирать им юбки, простыни и сорочки.
— Это я-то? О господи! — простонала старуха.
— Ты долго ими помыкала, — осадил ее Уленшпигель. — Они торговали своей красотой, а денежки ты забирала себе да еще держала девушек в черном теле. Можешь хныкать и реветь сколько душе угодно — все будет так, как я сказал.
Тут четыре девки давай хохотать, давай над старухой Степей глумиться и показывать ей язык.
— Всему на свете бывает конец, — говорили они. — Кто бы мог подумать, что выжигу Стевен ожидает такая участь? Она будет работать на нас, как рабыня. Дай бог здоровья сеньору Уленшпигелю!
А Уленшпигель приказал мясникам и Ламме:
— Очистите винный погреб и заберите деньги — это пойдет на содержание старухи Стевен и четырех девиц.
— Старая жадюга зубами скрежещет, — говорили девицы. — Ты нас не жалела, и мы тебя не пожалеем. Дай бог здоровья сеньору Уленшпигелю!
Затем три девицы обратились к Жиллине:
— Ты была ей дочерью и добытчицей, ты делилась с ней деньгами, которые тебе платили за твое подлое наушничанье. Хоть ты и в парчовом платье, а посмей-ка нас теперь бить и оскорблять! Ты нас презирала, потому что на нас бумазейные платья. Но ведь все твои наряды — это кровь твоих жертв. Давайте стащим с нее платье — между ней и нами не должно быть никакого различия.
— Этого я вам не позволю, — объявил Уленшпигель.
Тут Жиллина бросилась ему на шею.
— Дай бог тебе здоровья! — сказала она. — Ты не только не убил меня — ты не хочешь, чтобы я ходила замарашкой!
Девицы ревниво поглядывали на Уленшпигеля и говорили между собой:
— Он, как и все, без ума от нее.
А Жиллина запела под звуки виолы.
Семеро двинулись по берегу Лиса в Петегем, уводя с собой сыщиков и девиц. Дорогой они напевали:
— 'Т is van te beven de klinkaert! 'T is van te beven de klinkaert!
На рассвете они приблизились к лагерю и запели жаворонком, а в ответ им раздался боевой клич петуха. Над девицами и сыщиками был учрежден строгий надзор. Со всем тем на третий день Жиллину нашли мертвой — кто-то воткнул ей в сердце длинную булавку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
А девицы, глядя, как старуха Стевен злобно фыркает и пытается выплюнуть свечи, помирали со смеху. Однако старуха напрасно старалась, — все равно свечей у нее был полон рот.
Уленшпигель, Ламме и семеро продолжали петь в лад:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Наконец Уленшпигель смолк и сделал им знак петь вполголоса. Они повиновались, а он обратился к сыщикам и к девицам с такими словами:
— Кто крикнет «караул!», того мы уложим на месте.
— На месте! — подхватили мясники.
— Мы будем молчать, только не трогай нас, Уленшпигель! — сказали девицы.
А Жиллина по-прежнему сидела в углу на корточках, скалила зубы, но ничего не могла сказать и только молча прижимала к себе виолу.
А семеро все гудели в лад:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Старуха Стевен, показывая на свечи во рту, знаком поясняла, что тоже не проронит ни звука. Сыщики дали такую же клятву.
Тогда Уленшпигель заговорил снова:
— Вы в нашей власти. Ночь темна, Лис отсюда близко — если вас туда бросить, вы мигом потонете. Куртрейские ворота на запоре. Если ночной дозор и слышал шум, все равно с места не двинется: во-первых, дозорные — изрядные лентяи, а во-вторых, они подумают, что это добрые фламандцы кутят и весело распевают под звон кружек и бутылок. Помните, стало быть, что вы у нас в руках; будьте послушны — одни, как овны, другие, как овечки. — Затем он обратился к семерым: — Вы пойдете в Петегем к Гезам?
— Мы стали собираться, как скоро узнали, что ты здесь.
— А оттуда к морю?
— К морю, — отвечали они.
— Как по-вашему, кто из сыщиков мог бы нам потом сослужить службу? Мы бы тех отпустили.
— Двое: Никлас и Иоос, — отвечали мясники, — они не преследовали несчастных реформатов.
— Мы люди надежные, — сказали Никлас и Иоос.
— Вот вам двадцать флоринов, — сказал Уленшпигель, — это вдвое больше позорной платы за донос.
Тут другие сыщики вскричали:
— Двадцать флоринов! За двадцать флоринов и мы согласны служить принцу. Король платит мало. Дай каждому из нас половину — и мы покажем в суде все, что тебе угодно.
Мясники и Ламме приглушенными голосами напевали:
— 'Т is van te beven de klinkaert! 'T is van te beven de klinkaert!
— Чтобы вы слишком много не болтали, семеро доставят вас связанными в Петеген, к Гезам, — продолжал Уленшпигель. — В море вам выдадут по десять флоринов на брата, а до тех пор вы пребудете верны хлебу и вареву из походной кухни, в чем мы и не сомневаемся. Если вы докажете свою храбрость, то при дележе добычи вас не забудут. Если попытаетесь бежать, вас повесят. Если избегнете веревки, то уж от ножа не уйдете.
— Мы служим тому, кто нам платит, — сказали сыщики.
— 'Т is van te beven de klinkaert! 'T is van te beven de klinkaert! — повторяли семеро и Ламме, постукивая по столу черепками горшков и осколками бокалов.
— Вы возьмете с собой старуху Стевен, Жиллину в еще трех девок, — сказал Уленшпигель. — Если кто-нибудь из них попробует улизнуть, зашейте беглянку в мешок — и в воду.
— Он меня не убил! — выскочив из своего угла, воскликнула Жиллина и, размахивая виолой, запела:
Мучений, крови, гнева
Мечта моя полна.
Мне мать — нагая Ева,
Отец мне — сатана.
Старуха Стевен и три девки чуть не плакали.
— Не бойтесь, красотки, — сказал девкам Уленшпигель. — Вы такие славненькие и хорошенькие, что все вас будут целовать, миловать, ласкать. Вам выделят часть всего, что удастся захватить у неприятеля.
— Мне-то уж ничего не дадут, — я стара, — захныкала старуха Стевен.
— Грош в день положат тебе, крокодил, — сказал Уленшпигель, — и будешь ты прислуживать этим четырем прелестным девушкам: будешь стирать им юбки, простыни и сорочки.
— Это я-то? О господи! — простонала старуха.
— Ты долго ими помыкала, — осадил ее Уленшпигель. — Они торговали своей красотой, а денежки ты забирала себе да еще держала девушек в черном теле. Можешь хныкать и реветь сколько душе угодно — все будет так, как я сказал.
Тут четыре девки давай хохотать, давай над старухой Степей глумиться и показывать ей язык.
— Всему на свете бывает конец, — говорили они. — Кто бы мог подумать, что выжигу Стевен ожидает такая участь? Она будет работать на нас, как рабыня. Дай бог здоровья сеньору Уленшпигелю!
А Уленшпигель приказал мясникам и Ламме:
— Очистите винный погреб и заберите деньги — это пойдет на содержание старухи Стевен и четырех девиц.
— Старая жадюга зубами скрежещет, — говорили девицы. — Ты нас не жалела, и мы тебя не пожалеем. Дай бог здоровья сеньору Уленшпигелю!
Затем три девицы обратились к Жиллине:
— Ты была ей дочерью и добытчицей, ты делилась с ней деньгами, которые тебе платили за твое подлое наушничанье. Хоть ты и в парчовом платье, а посмей-ка нас теперь бить и оскорблять! Ты нас презирала, потому что на нас бумазейные платья. Но ведь все твои наряды — это кровь твоих жертв. Давайте стащим с нее платье — между ней и нами не должно быть никакого различия.
— Этого я вам не позволю, — объявил Уленшпигель.
Тут Жиллина бросилась ему на шею.
— Дай бог тебе здоровья! — сказала она. — Ты не только не убил меня — ты не хочешь, чтобы я ходила замарашкой!
Девицы ревниво поглядывали на Уленшпигеля и говорили между собой:
— Он, как и все, без ума от нее.
А Жиллина запела под звуки виолы.
Семеро двинулись по берегу Лиса в Петегем, уводя с собой сыщиков и девиц. Дорогой они напевали:
— 'Т is van te beven de klinkaert! 'T is van te beven de klinkaert!
На рассвете они приблизились к лагерю и запели жаворонком, а в ответ им раздался боевой клич петуха. Над девицами и сыщиками был учрежден строгий надзор. Со всем тем на третий день Жиллину нашли мертвой — кто-то воткнул ей в сердце длинную булавку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164