металлическая труба с раструбом, желтого благородного металла, не теплое золото, не холодное серебро - мягкий и светоносный. На овальном клейме удлиненными буквами выбито "SELMER", и Длинноволосый сразу разобрал эти мелкие буквы. Он прошептал это слово, и во рту от него стало сладко... Потом он коснулся пальцами деревянного мундштука. Дерево было матовым, нежным, как девичья кожа. Изгиб был такой пронзительной женственности, что Длинноволосый смутился, словно ненароком увидел голую женщину.
- Какая прекрасная... - Он запнулся, подыскивая слово: игрушка, машина, вещь? Отбросил неподходящие слова и повторил с окончательной интонацией: - Какая прекрасная!
Что-то хотелось с ней сделать, но неизвестно что... И он оторвал подол своей клетчатой шерстяной рубашки и, нежно дохнув теплым воздухом, провел красно-зеленой тряпочкой по изогнутой золотистой поверхности.
Теперь он шел со всеми, и это кружение, которое кому-то казалось бессмысленным или однообразным, приобрело для него смысл: он нес дивный предмет в черном футляре, огрубленно повторявшем его плавные и легкие очертания, оберегал его от всех возможных опасностей, а особенно от наглого черного смерча, который тянулся за ними в отдалении и все ожидал момента, чтобы напасть со своим жалким скулежом и неприятными прикосновениями... Казалось, что смерч этот как-то заинтересован в черном футляре, потому что норовил коснуться и его. Длинноволосый хмурился, говорил про себя "кыш!", и смерч испуганно отскакивал в сторону. На привалах Длинноволосый доставал из заднего кармана джинсов клетчатую тряпочку и все время, пока сидели, ласково тер металл...
Иногда он ловил на себе взгляд высокой сухощавой женщины в черной косынке на пышных волосах. Он улыбался ей, как привык улыбаться симпатичным женщинам - взгляд его умел обещать полное счастье, любовь до гроба и вообще все, чего ни пожелаешь... Но ее лицо, несмотря на миловидность, казалось ему слишком уж озабоченным...
Поднялись на очередной холмик. Иудей остановился, долго смотрел себе под ноги, потом присел и начал разгребать песок. Там, в песке, лежала человеческая кукла, серый манекен, грубо сделанный и местами попорченный. Из прорванной груди лезла какая-то пластмассовая темно-синяя проволока. Иудей надавил пальцем на грудь, пощупал шею, положил пальцы на едва обозначенные глазницы, бросил на лицо манекену горсть песка. Все остальные тоже бросили по горсти, потом молча сбились в кучу.
- Может, попробовать все-таки? - спросил Бритоголовый у Иудея.
- Пустой номер. Не вытянуть, - возразил Иудей.
- Надо попробовать. Нас много, может, удастся, - попросил Бритоголовый. - Что скажете, Матушка? - с надеждой обратился он к худой старухе. Матушка, не поднимая куколя, с сожалением покачала головой:
- По-моему, незрелый.
Новенькой очень захотелось взглянуть еще раз на эту человеческую куклу, но песок уже засыпал корявую фигуру.
- А ты что скажешь? - неожиданно обратился Иудей к Новенькой.
- Я бы раскопала, - сказала она, вспомнив, как сама вот так же лежала на вершине холодного холма...
- И на себя возьмешь? - Он смеялся, но смех его был необидный, дружеский.
- Ну как тебе не стыдно, - укорил его Бритоголовый. - И шутки твои, как всегда, дурацкие...
- Ну ладно, ладно, настрой свой фонарь да посмотри. - Иудей присел и быстро, почти по-собачьи, стал разрывать сухой песок...
- Но имей в виду, если не получится, будет на тебе висеть.
Бритоголовый посмотрел отчужденно в сторону и пробурчал что-то.
Иудей, озабоченно ощупав манекену шею и тронув живот, поморщился:
- Материал непроработанный. Дохлое дело. Мы все потеряем ступень и ничего не достигнем.
Бритоголовый помолчал, подумал и сказал тихо, так что Новенькая и не услышала:
- Ты со своей еврейской осторожностью мешаешь мне мое дело делать. Я же врач все-таки... Я должен делать все, чтобы спасти больного.
Иудей засмеялся и коротко двинул Бритоголового кулаком в живот:
- Дурак! Я говорил тебе, что врачи - падшие жрецы. Ты всю жизнь занимался секулярной медициной и хочешь ее сюда протащить.
- Сам ты дурак, - беззлобно и совершенно по-школярски огрызнулся Бритоголовый. - У вас, у верующих, нет чувства профессионального долга. Все свои проблемы взвалили на плечи бедного вашего господа бога...
- Хорошо, хорошо, я не возражаю, - согласился Иудей с улыбкой, и Новенькая догадалась, что они очень близкие друзья и связь между ними какая-то иная, чем у всех прочих здесь присутствующих...
3
Воздух бывал разным: иногда легким, сухим, "благорасположенным", как определяла его Новенькая, иногда тяжелел, густел и, казалось, наливался темной влагой. Тогда все двигались медленнее и скорее уставали. Да и ветер, не оставлявший их караван ни на минуту, тоже менялся: то бил в лицо, то лукаво заглядывал сбоку, то дышал в затылок. Свет же всегда оставался неизменным, и это более всего создавало ощущение томительного однообразия.
- А не надоел ли тебе здешний пейзаж? - спросил тихо Иудей у Бритоголового.
Новенькая, которая старалась на стоянках держаться возле этих мужчин, поблизости от которых чувствовала себя уверенной и защищенной, не повернула головы, хотя и расслышала тихую реплику.
- Ты можешь мне предложить что-то повеселей? - рассеянно отозвался Бритоголовый.
- Маленькую экскурсию в сторону от главного маршрута. Не против?
- О, вот новость для меня! Оказывается, есть маршрут? Я-то считал, что мы топчемся здесь по кругу из каких-то высших соображений, - хмыкнул Бритоголовый. Он давно уже устал от однообразного тускловатого света промежуточного, обманчиво обещающего либо наступление полной темноты, либо восход солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116