Все это необходимо было исправить, и притом немедленно. Джон Холден был охвачен тревожными мыслями. "Я должен сейчас же написать ему. Такие привычки легко укореняются в мальчике, а затем и во взрослом человеке,тогда их уже никак не вытравить. На свете такое множество людей! У каждого мужчины, у каждой женщины свой взгляд на жизнь. Быть цивилизованным человеком - это, в сущности, значит помнить о других людях, об их надеждах, радостях и иллюзиях"
Джон Холден шел мимо жилых домов по улице городка в штате Огайо и обдумывал, письмо к сыну, который находился в лагере для мальчиков в Вермонте. Джон был из тех людей, что пишут сыновьям ежедневно. "Полагаю, что так и следует, - сказал он себе. - Нельзя забывать, что у мальчика теперь нет матери".
Он дошел до железнодорожной станции, находившейся в самом конце города. Там было очень мило - травка и цветы на круглой клумбе в самом центре лужайки. Мимо прошел какой-то железнодорожник, вероятно агент по грузам, он же телеграфист, и скрылся в здании вокзала. Джон последовал за ним. На стене в зале ожидания в рамке висело расписание поездов, и Джон принялся изучать его. Поезд на Кекстон будет в пять. Другой поезд, выходящий из Кекстона в семь девятнадцать, пройдет здесь в семь сорок три. Человек в тесной комнатке служебного отделения открыл выдвижное окошко и взглянул на Джона. Некоторое время оба пристально смотрели друг на друга, потом окошко снова задвинулось.
Джон взглянул на часы. Два двадцать восемь. К шести он мог бы поехать на машине в Кекстон и там пообедать в гостинице. Когда он пообедает, уже наступит вечер, и на главной улице появятся гуляющие. Придет поезд семь девятнадцать. Когда Джон был еще мальчишкой, иногда он, Джо, Герман, а часто и некоторые другие ребята вскакивали на переднюю площадку багажного или почтового вагона и проезжали "зайцами" до того самого городка, где он теперь находился. Какое это было захватывающее ощущение - сидеть съежившись на площадке в наступающей темноте, в то время как поезд пролетал эти десять миль и вагон бросало из стороны в сторону! Осенью или весной, в сумерках, на поля у железнодорожного полотна падала полоса света, когда кочегар открывал топку, чтобы подбросить угля. А однажды Джон видел, как вдоль рельсов мчался озаренный пламенем кролик. Стоило только немного нагнуться, и Джон достал бы зверька рукой. В соседнем городке ребята обычно захаживали в салуны, играли на бильярде и пили пиво. Домой они возвращались на местном товарном поезде, который прибывал в Кекстон около половины одиннадцатого. Во время одной из таких вылазок Джон и Герман так перепились, что Джо пришлось втаскивать их на пустую платформу из-под угля, а потом в Кекстоне выгружать оттуда. Герману стало плохо, и когда, они вылезали из товарного в Кекстоне, он спотыкался и чуть не угодил под колеса тронувшегося поезда. Джон напился не так сильно, как Герман: незаметно от товарищей он выплеснул несколько стаканов пива в плевательницу. В Кекстоне ему и Джо пришлось провозиться с Германом несколько часов, и когда Джон наконец добрался домой, его мать, оказывается, еще не ложилась спать и была в страшной тревоге. Пришлось ему тогда ей солгать: "Мы с Германом поехали за город на велосипедах, и там у нас сломалось колесо. Пришлось топать на своих двоих". Если Джо, налакавшись пива, держался молодцом, это объяснялось просто - он был немец. Его отцу принадлежал мясной рынок, и к столу у них всегда подавалось пиво. Ничего удивительного, что оно не свалило его с ног, как Германа и Джона.
У вокзала в тени стояла скамейка, и Джон просидел там очень долго два часа, три часа... Как это он не догадался захватить с собой книгу? Он начал сочинять в уме послание сыну и рассказывал в нем о полях, расстилавшихся вдоль дороги в окрестностях Кекстона, о том, как он приветствовал старых друзей, о событиях своего детства. Он даже упоминал о своей бывшей возлюбленной, о Лилиан. Если он сейчас обдумает как следует все, что собирается изложить в письме, то потом в номере гостиницы в Кекстоне он сумеет написать его в несколько минут без задержек и длительных размышлений. Да и нечего, особенно беспокоиться из-за письма к мальчишке. Право же, иногда следует оказывать ему доверие, приоткрывать перед ним завесу над своей жизнью, приобщать его, так сказать, к своей жизни.
В двадцать минут седьмого Джон въехал на своей машине в Кекстон, отправился прямо в гостиницу, записался у портье и был препровожден в отведенный ему номер. Въезжая в город, он заметил на улице Билли Бейкера, у которого еще в юности была парализована нога; идя, он волочил ее по тротуару. Теперь он сильно постарел, его лицо выглядело морщинистым и поблекшим, как высохший лимон, на одежде спереди были пятна. В городках штата Огайо люди, даже больные, живут долго. Просто удивительно, как они цепляются за жизнь.
Джон поставил свою довольно дорогую машину в гараж при гостинице. В свое время в этом здании помещалась платная конюшня. На стенах маленькой конторы, выходившей на улицу, висели изображения знаменитых беговых и скаковых лошадей. Старый Дэйв Грей держал тогда эту конюшню, и Джон иногда нанимал у него шарабан. Он нанимал шарабан, и они с Лилиан отправлялись на прогулку за город по освещенным лунным светом дорогам. Откуда-то с уединенной фермы нет-нет да и донесется собачки лай. Иногда они выезжали на узкую дорогу, обсаженную с обеих сторон кустами бузины, и останавливали лошадь. Какая тишина царила кругом! И какие странные чувства одолевали их тогда! Они не в силах были говорить. Порою они сидели долго-долго, безмолвно прильнув друг к другу.
1 2 3 4 5 6 7