По улицам он там всегда ходил весело посвистывая. Окна домов по вечерам светились каким-то теплым светом. "Здесь вот живет Джон Уайет, ломовой извозчик. У него жена с шишкой на шее. А в том вон сарае стоит белая кляча старого доктора Масгрейва. Она уже на черта похожа, но ездить на ней все-таки можно".
Уил заерзал на своём сиденье. Рядом с ним ехал какой-то старичок, ростом не выше его брата Фреда. Одет он был довольно несуразно; на нем были коричневые брюки и серый пиджак в клетку. На полу, в ногах у него стоял небольшой кожаный футляр.
Задолго до того, как старик заговорил, Уил уже как будто знал все наперед. Он был, например, уверен, что человек этот играет на корнете. Несмотря на почтенный возраст, в нем, казалось, не было ни малейшего чувства собственного достоинства. Уил вспоминал, как отец его шагал с духовым оркестром по главной улице Бидуэла. Был какой-то праздник, чуть ли не День Четвертого июля День Независимости Соединенных Штатов Америки, и улицы были запружены народом. Тому Эплтону хотелось блеснуть перед всеми своим искусством. Понимал ли тогда весь этот толпившийся народ, до чего Том плохо играет, или, может быть, все они сговорились не смеяться друг над другом? Уилу было не очень-то весело, но, вспоминая об этом, он не мог удержаться от улыбки.
Улыбнулся и старичок.
- Знаете, - начал он и без всяких предисловий завел рассказ о том, как ему в жизни не повезло, - Знаете, молодой человек, перед вами неудачник. Он попробовал было рассмеяться, но это ему не удалось, губы его стали дергаться. Теперь вот я должен возвращаться домой, хвост поджавши, будто собака какая, - заявил он вдруг.
Старик колебался, не зная, что делать; ему не терпелось вступить в разговор со своим молодым спутником. Но чтобы так вот, в дороге, завязалась беседа, надо уметь быть попроще, повеселее. Встретил в поезде незнакомого человека, так расскажи ему сначала что-нибудь занимательное:
"Между прочим, мистер, знаете, какой мне недавно случай, рассказали, вы, наверно, еще не слыхали? Об одном золотоискателе из Аляски; он там много лет прожил и за все это время ни одной женщины не видел". Надо только как-нибудь начать, а потом уже и про себя и про свои дела можно поговорить.
Но старику хотелось сразу же пуститься в рассказы о своей жизни. В то время как он произносил печальные и безнадежные слева, глаза его чуть улыбалась какой-то особенной, кроткой улыбкой.
"Если вам будет неприятно или скучно меня слушать, не утруждайте себя. Хоть я и стар и никуда не гожусь, я все таки малый неплохой!" - говорили глаза его, бледно-голубые и водянистые. Такие глаза бывают у бездомной собаки, и странно было их видеть на лице человека. Улыбку его тоже трудно было назвать улыбкой. "Не отпихивай меня, паренек! Если тебе нечего дать мне поесть, то погладь меня хоть немного, хоть чуточку, чтобы я поверил, что ты мне хочешь добра; мне уже достаточно за мой век надавали пинков". Глаза его все время что-то говорили на особом своем языке.
Уил поймал себя на том, что сочувственно ему улыбался. Да, старичок действительно чем-то напоминал ему собаку. Уил был доволен, что так легко его разгадал. "Кто умеет на все смотреть своими глазами, тот нигде не пропадет!" - подумалось ему. Мысли его уносились куда-то в сторону. В Бидуэле жила старуха, у которой была собака-овчарка. Когда наступало лето, старуха каждый раз собиралась остричь ее, а потом, в последнюю минуту, совсем уже принявшись за дело, вдруг решала, что стричь не надо. Она хватала большие ножницы и уже начинала кромсать ими шерсть собаки, но руки у нее тряслись. "Так что же, стричь или не стричь?" И минуты через две она решала, что стричь все-таки не стоит, "Очень уж она будет страшная!" говорила себе старуха, оправдывая тем самым свою нерешительность.
Наступало самое жаркое время, собака ходила, высунув язык, изнывая от жары. И вот, старуха снова бралась за ножницы. Собака терпеливо ждала, но хозяйка сначала выстригала широкую борозду у нее на спине, а потом опять приходила к выводу, что стричь не стоит. Ей, должно быть, казалось, что, срезая такую великолепную шерсть, она вместе с ней срезает и куски мяса. И продолжать она уже не могла. "Нет, нельзя же ее так уродовать!" - думала она, с самым решительным видом откладывая ножницы в сторону. И все лето бедная собака ходила какая-то пристыженная и смущенная.
Думая про собаку, Уил невольно улыбался и то и дело посматривал на своего спутника. Несуразный костюм старика чем-то напоминал ему наполовину остриженную овчарку. Как и та, старик выглядел смущенным и пристыженным,
Теперь Уил начал уже извлекать для себя пользу из этой встречи. Ему надо было взглянуть в глаза какой-то правде, а он не мог, не находил в себе сил. С тех пор как он покинул дом, вернее даже раньше - с той самой минуты, когда он вернулся из деревни и сказал Кэт, что хочет уехать, да все время гнал от себя какие-то мысли. А тут вот этот старичок и собака с выстриженной спиной вытеснили то, другое, помогли ему забыть о себе.
Вспоминался Бидуэл в ясный летний вечер. Старуха, хозяйка собаки, стоит у себя на крыльце. Собака вдруг вскакивает и бросается к воротам. Зимой, когда шерсть у нее опять отрастала, она не давала спуску ни одному мальчишке и поднимала каждый раз отчаянный лай. А на этот раз она полаяла было чуть-чуть, а потом притихла. "Я ведь и на собаку-то не похожа, и совсем мне не пристало обращать на себя внимание!" - должно быть, решила она. И вот она сначала яростно кидается к воротам и открывает пасть, чтобы залаять, а потом вдруг, как будто одумавшись, поджимает хвост и торопливо семенит домой. Мысли эти смешили Уила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10