Да провалиться мне на этом самом месте: если он говорит, будто чего-то на свете нет, даже когда оно торчит перед самым его носом, то, будь я проклят, он так уверен в этом, что я и сам почти верю.
На той неделе сижу у него на веранде, старый сарай Уиллоуби весь вид портит, а ваш дядюшка Отис глядит сквозь него, точно его и нет.
- Красивый был бы вид, - говорю, - если бы не тот сарай.
А ваш дядюшка Отис смотрит на меня, как на ненормального.
- Сарай? - говорит. - Какой сарай? Никакого сарая здесь нет и никогда не быдо. Лучший вид во всем Вермонте. Округа просматривается на двадцать миль.
Джад Перкинс хмыкнул и чуть не раздавил желтого пса и парнишку на велосипеде.
- Много людей на свете верят в то, чего нет, - сказал он. - Но из всех, кого я знаю, только ваш дядюшка Отис не верит в то, что есть, - такой он упрямец.
Когда Джад Перкинс высадил меня у ворот дядюшки Отиса, я был погружен в размышления. Дядюшка Отис не попался мне на глаза, но я пошел к заднему крыльцу, и из кухни навстречу мне заторопилась тетушка Эдит; все у нее развевалось-юбки, фартук, волосы и руки.
- Ох, Мэрчисон! - воскликнула она. - Как я рада, что ты приехал! Я не знаю, что мне делать, просто не знаю. С Отисом случилось что-то ужасное, и...
Тут я увидел самого Отиса. Он шел по тропинке к воротам, чтобы вынуть газету из почтового ящика. Низенький, поджарый, с выдвинутым квадратным подбородком и лохматыми бровями, мне показалось, он ничуть не изменился. Но, когда я поделился своей мыслью с тетушкой Эдит, та лишь заломила руки.
- Знаю, - вздохнула она. - Кто не знает всей правды, тот может подумать, что молния пошла ему на пользу. Но он идет сюда. Больше я ничего не могу тебе рассказать. После ужина! Ни в коем случае он не должен подозревать... Ох, надеюсь, ничего непоправимого не случится, пока мы не выясним, как это прекратить.
Тут с газетой в руках подошел дядюшка Отис, и тетушка Эдит упорхнула в кухню.
Дядюшка Отис, безусловно, не изменился, разве что к лучшему. Как заметил Джад Перкинс, он будто помолодел. Он сердечно сжал мне руку, и по ней до самого плеча забегали мурашки, словно ее током ударило. Глаза дядюшки Отиса искрились. Весь он был как-то особенно бодр, словно заряжен таинственной энергией.
Мы дошли до парадного крыльца и остановились лицом к полусгнившему сараю, который раскорячился по ту сторону дороги и портил весь вид. Я ухватился за эту тему - ведь мне хотелось прощупать дядюшку Отиса, понять, что имела в виду тетушка Эдит, - и выразил сожаление, что позавчерашняя гроза не повалила этого сарая.
- Сарая? - нахмурился дядюшка Отис. - Какого сарая? Здесь нет сарая, мой мальчик! Ничего, кроме вида - красивейшего вида в Вермонте. Если ты видишь там сарай, тебе надо со всех ног бежать к врачу.
Как и рассказывал Джад, дядюшка говорил до того убедительно, что мне невольно захотелось еще раз взглянуть на это злосчастное строение. Взглянул - и долго еще таращил глаза, а может, и хлопал ими.
Дело в том, что дядюшка Отис не солгал. Никакого сарая не было... теперь не было. За ужином у меня зародилось невероятное подозрение. После еды дядюшка Отис уселся в гостиной читать газету, а я вслед за тетушкой Эдит пошел на кухню.
Когда я рассказал тетушке Эдит про сарай, она только вздохнула и посмотрела на меня затравленными глазами.
- Да, - прошептала она, - это все Отис. Я поняла еще вчера, когда пропала статуя... мы были в магазине Симпкинса. Я как раз смотрела на нее, но вдруг Отис произнес свои любимые слова - и ее просто не стало, прямо у меня на глазах. Тогда-то я и отправила тебе телеграмму.
- Ты хочешь сказать, - переспросил я, - что с тех пор, как в Отиса ударила молния, его упрямство приняло новый оборот? Он и раньще считал, что вещей, которые ему не по нраву, не существует в природе, но этим все и кончалось. Значит, теперь, когда он так считает, вощи перестают существовать из-за того, что каким-то загадочным образом обострилось его чудовищное упрямство?
Тетушка Эдит кивнула.
- Просто исчезают! - закричала она почти в истерике. Стоит ему сказать, что вещи нет, и она исчезает. Признаться, от такой мысли мне стало не по себе.
Пришло в голову множество нежелательных вариантов. Список вещей (и людей), в которых не верил дядюшка Отис, был длинный и разнообразный.
- Как по-твоему, - спросил я, - есть какой-нибудь предел? Статуя, сарай - это ладно, но где он, по-твоему, остановится?
- Не знаю, - ответила она. - Может, никакого предела и нет. Отис страшно упрям и... ну, например, вдруг кто-нибудь напомнит ему о плотине? Вдруг он заявит, что никакой плотины нет? У нее высота тридцать футов, и как вся эта вода хлынет...
Тетушка Эдит могла и не продолжать. Если дядюшке Отису ни с того ни с сего взбредет в голову заявить, что в Хиллпорте нет плотины, освобожденная вода сотрет городок с лица земли, а может быть, и погубит пятьсот его обитателей.
- И потом, не надо забывать, что он никогда не верил во всякие дальние страны с диковинными названиями, - прошептала тетя Эдит, - Занзибар, Мартиника.
- Гватемала и Полинезия, - хмуро согласился я. - Если кто-нибудь напомнит ему про такую страну и он вздумает сказать, что ее не существует, - никто не знает, что тогда произойдет. Когда внезапно исчезает страна, самое малое, чего можно ожидать, это цунами и землетрясения.
- Но как его остановить? - с отчаянием спросила тетушка Эдит. - Нельзя же запретить ему...
Ее прервало рычание, и на кухне с газетой в руке появился дядюшка Отис.
- Вы только послушайте! - загремел он и прочел нам вслух коротенькую заметочку, суть которой сводилась к тому, что его двоюродный брат Сет Янгмэн, оттягавший у него холм, собирается продать этот холм какой-то ньюйоркской фирме, которая будет там вести горные работы.
1 2 3 4