Значит, вот как, сказал я, говорит Хумер, стараясь при этом не терять спокойствия, не волноваться, да, значит, с третьего этажа--вон, и--наверх! И несколько раз повторил: наверх! Вот как-- наверх! А ведь у них за это время родилось еще двое детей и ждут четвертого... Четвертый ребенок, говорит мне Хумер, пишет Эндерер, ну не глупость ли? Глупость и тупость. И несколько раз Хумер повторяет: форменная глупость, идиотство. Да это же преступление--четвертый ребенок, сказал Хумер, пишет Эндерер. В такие времена, говорю я сыну.--это Хумер, пишет Эндерер,--когда и так сотни миллионов лишних людей на земле, заводить четвертого ребенка! И тут Хумер. по его словам, несколько раз крикнул: четвертый! Четвертый! А потом--пятый ребенок! И шестой! И седьмой! И восьмой! И так далее, без конца! Без конца! Несколько раз крикнул: без конца! Без конца! А снизу, говорит Хумер, пишет Эндерер, слышу, как невестка крикнула: не захочет перейти наверх--пусть убирается в богадельню! А я сразу услыхал, говорит Хумер. И сын мне заявляет, рассказывает Хумер. пишет Эндерер: ты переберешься наверх--и все! Тут я совсем потерял самообладание и закричал во весь голос: четвертый ребенок! Четвертый ребенок! А мне на чердак. На чердак! На чердак! А ребенок четвертый! И будет пятый! И так далее. А потом только кричал: дети! Дети! Дети!--пока сил хватило, до полного изнеможения, пишет Эндерер, затем Хумер сказал: а сам твой сын тебя не понимает, он тебя уже совсем не понимает, вот что сделала эта баба из твоего сына! Тут Хумер встал, пишет Эндерер, и стал расхаживать по комнате, то и дело показывая на свои бумаги, лежавшие на моем письменном столе, и повторял: все--сплошной криминал сплошной криминал! Прямо под суд! Никаких уступок! И вдруг Хумер говорит, пишет Эндерер: я им сказал--нет. только не наверх! Наверх--ни за что! Категорически! В эти нечеловеческие условия, в эти каморки!--говорю им, сказал Хумер, пишет Эндерер. В эти темные чуланы--ни за что! Потом он, Хумер. вышел из дому и целыми часами ходил по берегу Силя (это Эндерер), а тут Хумер, пишет дальше Эндерер, сказал: а когда я вернулся домой, оказалось, что сын уже перетащил большую часть моих вещей наверх, то есть на чердак. Тут я сразу понял, сказал Хумер, пишет Эндерер, он уже все твои вещи перетащил наверх, то есть на чердак, все перетащил. И тут они оба--сын с невесткой--уже и мебель стали перетаскивать, все перетащили с третьего этажа на четвертый,. а вы ведь сами живете на Заггенгассе. говорит мне Хумер, пишет Эндерер. значит, вы знаете, как выглядит этот этаж, по всей Заггенгассе на этом этаже совершенно нежилые помещения, и повторяет: нежилые, совершенно нежилые. Устроим, говорят они, приживешься, говорят. И все--немедленно, все--сразу. Всю мебель вместе с отцом--сейчас же на чердак, господин доктор, говорит Хумер, пишет Эндерер. Им пришлось поставить там для меня две ширмы--на чердаке, все пытались мне доказать, что и на чердаке жить можно. А пока холода не настали, пока снег не пошел, мы тут, наверху, все утеплим, говорит сын, сказал Хумер, пишет Эндерер, да и топить тут можно, говорит мой сын. И представьте себе, говорит Хумер, мой сын с женой уже расставляют мою мебель на чердаке, все передвигают по-своему, а я слова вымолвить не могу, как будто онемел, говорит Хумер, хочу сказать, но потерял голос, стою, завернулся в свой дождевик и слова выговорить не могу. И как я стоял, как молчал! Воздух гнусный, вонь на чердаке тошнотворная, мне с детства этот запах был противен, говорит Хумер. Сплошная гниль, грязь и гниль. А мой сын все твердит: перестроим, сказал Хумер, пишет Эндерер, все повторяет: переделаем, можно будет топить. Перетащили они все мои вещи на чердак, даже постель мне постлали, а я двинуться с места не могу, стою и смотрю, недвижно, ни прогнать их не могу, ни шагу ступить, ни слова сказать, говорит Хумер, пишет Эндерер. А пока тут все перестроят, мне придется переехать к сестре, в Халль, говорят они, сказал Хумер, пишет Эндерер. Ты пока что переезжай к сестре в Халль, сказал сын, говорит Хумер. Но я-то одно думаю все время: не поеду я в Халль, не поеду, не поеду. Одна мысль в голове--в Халль не поеду. И вдруг: в суд подать! К юристу пойти! И--в суд! И он вышел из дому, прошел всю Заггенгассе до конца, зашел в гостиницу на Генсбахэрштрассе, потом стал ходить по берегу Силя, взад и вперед, взад и вперед, дошел до Инна, опять повернул и наконец остался ночевать в гостинице на Генсбахэрштрассе. А сюда, на Герренштрассе, он уже раза два заходил, ждал меня у моей конторы. Надо пойти к этому юристу, решил он, сам не зная--почему, но все время думал: к этому юристу, все повторял: к Эндереру. Целыми днями я носил все свои бумаги при себе, сказал Хумер, пишет Эндерер, спрятал под дождевик все эти улики, говорит, и добавляет: а вдруг этих документов не хватит?! А я ему, пишет Эндерер, хватит, конечно, из этих документов все безоговорочно ясно. Судиться с ними, повторял он, только судиться, подать в суд на сына и на невестку. И вдруг он встал и вышел, пишет Эндерер. Господин Хумер!--крикнул я ему вслед. Я забыл дать ему подписать доверенность на ведение дела. Господин Хумер! Но он уже сошел вниз, ушел! Вернется, подумал я и занялся своими сильно запущенными за много недель делами. Но все время я думал только о Хумере. С одной стороны, много мелких преступлений и всяких проступков--обычное дело среди торгового люда, но с другой стороны, дело Хумера не такое, да я еще сердился на себя за то, что все-таки не расспросил Хумера, откуда у него взялся этот дождевик. Забыл начисто, так и не спросил, хотя твердо решил узнать. Фирменное клеймо, конечно, верное доказательство, думал я. Что еще говорил Хумер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10