Там невесть что творится со сбором вещей.
Жена. Можно пойти, правда?
Освобожденный. Конечно.
Пауза.
(Тихо.) Слушай, Вилли, я все тот же.
Муж (беспечным тоном). Ну да, конечно! А может быть, на Александерплац, кстати, и музыка играет. Ступай оденься, Анна. Кофе мы выпили. И я тоже пойду волосы приглажу.
Они уходят в соседнюю комнату. Освобожденный остается на месте. Он взял
свою шляпу, сидит и тихо насвистывает. Супруги возвращаются одетые.
Идем, Макс.
Освобожденный. Хорошо. Я хочу сказать тебе только одно: по-моему, ты совершенно прав.
Муж. Что ж! Так пойдемте.
Выходят все вместе.
16
ЗИМНЯЯ ПОМОЩЬ
В патриотизме рьяном,
С флагом и барабаном
Сборщики ломятся в дом.
И, выклянчив в нищем жилище
Тряпье и остатки пищи,
Дают их нищим соседям потом.
Палач в шутовском одеянье
Швыряет им подаянье,
Но проку от этого нет!
И дрянь, что им в горло вперли,
У них застревает в горле,
Как и гитлеровский привет.
Карлсруэ, 1937 год. Двое штурмовиков приносят посылку Зимней помощи на
квартиру старухе, та стоит у стола с дочерью.
Первый штурмовик. Вот, мамаша, это вам посылает фюрер.
Второй штурмовик. Теперь вы не скажете, что он не заботится о вас.
Старуха. Спасибо, большое вам спасибо. Гляди, Эрна, - картошка. И шерстяная кофта. И яблоки!
Первый штурмовик. И письмо от фюрера, а в нем еще кое-что. Ну-ка, вскройте.
Старуха (вскрывает). Двадцать пять марок! Что ты на это скажешь, Эрна?
Второй штурмовик. Это вам Зимняя помощь!
Старуха. Угоститесь яблочком, молодой человек. И вы тоже. Вы ведь ее тащили и по лестнице взбирались. Другого-то у меня ничего нет. И сама я тоже угощусь. (Надкусывает яблоко.)
Все едят, кроме молодой женщины.
Да возьми, же, Эрна, не стой как пень. Сама теперь видишь - твой муж зря говорит.
Первый штурмовик. А что он говорит?
Молодая женщина. Ничего он не говорит. Старуха мелет вздор.
Старуха. Да нет же, он только так болтает. Не подумайте, чтобы очень дурное. Все кругом это говорят. Цены, мол, что-то вскочили за последнее время. (Указывает яблоком на дочь.) И правда, она подсчитала по расходной книге, на еду у нее в нынешний год уходит на сто двадцать три марки больше, чем в прошлый. Правда, Эрна? (Видит, что штурмовики отнеслись к этому с явным неодобрением.) Да я знаю, это потому, что деньги нужны на вооружение. Что вы? Что я такого сказала?
Первый штурмовик (дочери). Где у вас хранится расходная книга?
Второй штурмовик. Вы всем ее показываете?
Молодая женщина. Она у меня дома, и никому я ее не показываю.
Старуха. Разве плохо, что она ведет расходную книгу?
Первый штурмовик. А что она распространяет гнусную клевету, это хорошо, да?
Второй штурмовик. И что-то она не очень громко крикнула "хайль Гитлер", когда мы вошли. Как по-твоему?
Старуха. Но ведь она все-таки крикнула "хайль Гитлер". А я и сейчас повторю: "Хайль Гитлер!"
Второй штурмовик. Куда мы с тобой угодили, Альберт? Ведь это же настоящее марксистское логово. Придется нам самим заглянуть в расходную книгу. Сейчас же ведите нас к себе домой. (Хватает молодую женщину за руку.)
Старуха. Да ведь она на третьем месяце! Как же это можно! Ведь вы же сами и посылку принесли и яблоками угощались. И Эрна-то кричала: "Хайль Гитлер!" Господи, что же мне теперь делать... Хайль Гитлер! Хайль Гитлер! (Ее рвет яблоком.)
Штурмовики уводят дочь.
(Вместе с рвотой.) Хайль Гитлер!
17
ДВА БУЛОЧНИКА
Вот булочники-бедняжки,
У каждого пухлый и тяжкий
Мешок суррогатной муки.
Приказ - великая сила!
Но из отрубей и опилок
Попробуй-ка хлеб испеки!
Ландсберг, 1936 год. Тюремный двор. Заключенные ходят по кругу. Двое
передних переговариваются шепотом.
Первый. Ты тоже булочник, новенький?
Второй. Да. Ты тоже?
Первый. Да. Тебя за что зацапали?
Второй. Берегись!
Вновь идут по кругу.
За то, что я не подмешивал отрубей и картофеля в муку. А ты? Сколько ты уже здесь?
Первый. Два года.
Второй. А за что? Берегись!
Вновь проходят круг.
Первый. За то, что я подмешивал отруби в муку. Два года тому назад это еще называлось фальсификацией продуктов.
Второй. Берегись!
18
КРЕСТЬЯНИН КОРМИТ СВИНЬЮ
Крестьянин дорогою длинной
Шагает с кислой миной:
Ни гроша с поставки зерна,
А молоко для свинки
Ищи на черном рынке!
И зол он, как сам сатана.
Айхах, 1937 год. Крестьянский двор. Ночь. Перед свинарником крестьянин
наставляет жену и двоих детей.
Крестьянин. Я не хотел втягивать вас в это дело, но, раз уж вы пронюхали, держите язык за зубами. Не то засадят меня в концлагерь, в Ландсберг, на веки вечные. Плохого мы ничего не делаем. Мы только кормим голодную скотину. Господь бог не хочет, чтобы его творение голодало. Скотина, когда голодает, голос подает. А я не могу слушать, как на моем дворе свинья визжит с голоду. А кормить ее мне не позволяют. Из государственных соображений. Но я все равно ее кормлю и буду кормить. Ежели ее не кормить, она сдохнет. Тогда мне убыток, и никто мне его не покроет.
Крестьянка. И я так говорю. Наше зерно - это наше зерно. И нечего нам указывать. Правители выискались. Евреев вытурили, а сами хуже всякого ростовщика. Господин пастор тоже говорит: "И сохрани вола твоего". Стало быть, он указал, что мы можем свой скот кормить за милую душу. Не мы ведь выдумали ихний четырехлетний план, нас об этом не спрашивали.
Крестьянин. Верно. Они не для крестьян, и крестьяне не для них. Ишь ты, свое зерно им отдай, а корм для скота купи, да по какой цене! А они пушки будут покупать. Придумали!
Крестьянка. Так вот: ты, Тони, стань у забора, а ты, Мари, выбеги на лужок. Как кого увидишь, прибеги сказать.
Дети занимают посты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28