– Здравствуйте, – поздоровался я. – Вот, привез вам Лукаша. Не могли бы вы оставить его у себя на несколько дней?
– Разумеется, но… – Она оглянулась на мальчика, который уже набивал рот клубникой, и спросила вполголоса: – Что случилось? Что с пани Маласковой?
– Пропала, – тихо ответил я. – Милиция ищет ее с четверга. Л у каш ничего не знает, не говорите ему.
Ганка нахмурила красивые темные брови, не нуждавшиеся в косметических ухищрениях, и снова оглянулась на Лукаша.
– Как странно. Вы думаете, это как-то связано с тем… со смертью дяди?
Я пожал плечами.
– Напрашивается само собой. Поручик Павровский, конечно, собирался ее допросить. Ведь старик у них жил. Вы что, разве не знали?
Ганка посмотрела на меня искоса и еще больше зарделась.
– Вы на меня сердитесь? – пробормотала она.
– За что?
– За то… ну, что я вам не сказала правду, зачем мы туда поехали.
– А зачем мы туда поехали?
– А разве Йозеф вам не сказал? – Она испытующе глядела на меня.
– Я бы хотел услышать это от вас, – безжалостно заявил я.
Ганка опустила глаза на свои руки, выпачканные ягодным соком.
– Мне хотелось спровоцировать дядю дать или одолжить мне денег на эту кооперативную квартиру. Я думала: если он увидит, что я с продажей виллы решила всерьез, то смягчится. Он был против продажи. Испытывал уважение к имуществу, особенно к недвижимому, – с горечью пояснила она. – Дядя ведь был Эзехиаш.
– А вы не собирались продать виллу ему?
Ганкины глаза от удивления округлились.
– Нет. С чего вы взяли?
– Мне сказал Лукаш. Ваш дядя и его бабушка якобы из-за этого спорили.
– Как это – спорили? – выдохнула она. – Что Лукаш слышал?
– Пан Эзехиаш вроде хотел купить, а пани Маласкова его отговаривала. Ганка, прошу вас, – с настойчивостью продолжал я; впервые я назвал ее по имени, но она этого не заметила, – скажите мне наконец всю правду. Возможно, это многое объяснит… и убийство тоже.
Ганка вышла из задумчивости и спрятала руки за спину.
– Но ведь я вам уже все сказала, – уклонилась она от ответа. – Я и не предполагала, что дядя сам хотел купить эту виллу. У него и денег таких не было. Хотя… – Прикрыв глаза, словно пытаясь удержать какую-то промелькнувшую мысль, она замолкла.
– Что «хотя»?
– Может, было вот что, – медленно начала она, – может, он хотел уговорить пани Маласкову продать свой домик и переселиться к нам.
– Зачем это ему? – возразил я. – У пани Маласковой он ведь имел все удобства.
– Не имел. Он целыми днями возился со своими игрушками, а для них там не было места. Ему приходилось по нескольку раз в день ходить лесом туда и обратно. А кроме того, он за свои игрушки боялся, считал их бесценными. Естественно, ему хотелось жить с ними под одной крышей.
– Все это выглядит вполне логично. А вы не выясняли, какова их цена на самом деле? – спросил я, вспомнив страстное желание Лукаша стать хозяином этих моделей.
– Нет. Наверное, никакой, – с улыбкой ответила Ганка. – Кто стал бы на это выбрасывать деньги?
– Лукаш, если б они у него были. Он этими игрушками страшно интересуется. Пан Эзехиаш якобы пообещал, что когда-нибудь он их ему завещает. Вы дадите что-нибудь мальчику?
– Нужно подумать, – серьезно произнесла Ганка. – Вот если он будет хорошо себя вести… Лукаш! Не объедайся этой клубникой! Она вся в грязи. Возьми миску и иди сюда. Пойдемте в дом, – обратилась она ко мне. – И захватите чемоданчик.
– Какой чемоданчик? – удивился я.
– Лукаша, конечно. Вы что же, привезли его только в том, что на нем надето?
– Да, – со стыдом признался я.
– Ну знаете… – комически вздохнула Ганка. – Так безответственно и безрассудно ведут себя только мужчины. Ну да ничего не поделаешь, что-нибудь придумаем. Лукаш! Марш в ванную!
* * *
Загнав Лукаша в ванную комнату, Ганка привела меня в «сарай», как она когда-то метко окрестила первый этаж виллы. «Сарай», занимавший почти весь этаж, похоже, обустраивался по прихотям и вкусу довольно требовательного владельца и нестесненного в финансах архитектора. Сегодня же здесь чувствовалась нехватка денег. На предметах, меньше подвластных времени, этого не замечалось – на сложенном из камней камине, на обшивке из лиственницы, на лестнице, на сказочном виде из окна во всю стену. Но рамы у окна почернели и сгнили, пол под ними был покрыт пятнами и покоробился от натекавшей воды. Приглядевшись, я заметил, что прекрасная терракотовая плитка перед камином местами разбита, местами выщерблена. Стена под сервировочным окном, очевидно соединявшим его с кухней, вся в пятнах, словно о нее разбили бутылку красного вина.
Ганка словно прочла мои мысли.
– У нас нет средств, чтобы содержать такой дом, – помрачнела она. – Вилла требует капитального ремонта: крыша течет, водосточные трубы проржавели. Еще несколько лет, и нам уже не под силу будет сохранять его даже в таком виде.
– Жаль, – заметил я. – И вправду прекрасный дом.
– Поглядели бы вы на него, когда жив был папа, – с горечью сказала Ганка. – Все здесь было иначе. Если бы папа сейчас все это увидел – сошел бы в могилу, – сделала она жалкую попытку пошутить. – Вдобавок ко всему у нас тут свинарник, я уже устала убирать за шлюхами моего братца. Они тут располагаются как у себя дома, а я…
– Привет, золотце, – лениво протянул чей-то голос. Мы обернулись и увидели спускающуюся по лестнице девицу. На ней была та самая пестрая хламида, которая мелькнула в лоджии, и, пока она шла, вернее, еле-еле сползала со ступеньки на ступеньку, глазам открывалось, что, кроме хламиды, на ней ничего нет. Кое-как дотащившись до нас, она приземлилась на нечто среднее между креслом и кушеткой, которыми художники-декораторы неизменно украшают пикантные французские комедии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51