страница 148 – «Мона Лиза так загадочно улыбается нам. Будто знает нечто особенное, недоступное больше никому».
«Комментарий: А вот здесь непонятно, нужна сама Мона Лиза или нет. Во всяком случае, слово „Мона“ стояло выше отмеченной строки».
страница 160 – «Здесь точно должно что-то быть».
страница 164 – «Драгоценная тайна потеряна навсегда».
страница 172 – «Мне снится сон, – сказала себе Софи. – Сон. Только во сне можно увидеть такое».
«Комментарий: И здесь Софи можно выкинуть».
страница 175 – «И еще дед сказал мне, что ключ открывает шкатулку, где он хранит много разных секретов».
страница 195 – «Секретные документы остаются предметом постоянных спекуляций и поисков по сей день».
страница 198 – «Скажите, есть ли у вас хоть какие-то надежные доказательства, подтверждающие эту версию?»
страница 206 – «Люди обожают все таинственное».
страница 242 – «Информацией, содержавшейся в криптексе, мог воспользоваться лишь человек, знавший пароль доступа».
Владимир Павлович поставил себе чайку, просмотрел листок и понял, что трудился не зря. Кое-что становилось понятным уже сейчас. Ясно, например, как Божий день, что речь идет о какой-то тайне. Причем человек относился к этой тайне с некоторой меланхолией и грустью. И он умудрился выискать в бодром разухабистом романе фразы, отвечавшие его душевному настрою. Это была третья, неучтенная Палычем возможность пометок на полях, когда текст отражал не мысли, а чувства читавшего.
Что еще можно было извлечь из всего этого? Похоже, что тайна имела какое-то отношение к Андорре, и это, на данный момент, была единственная конкретность, которую можно было извлечь из пометок. Может быть, еще слово «дед» имело под собой реальную подоплеку.
Платонов допил чай и направился опять к столу, чтобы продолжить работу, когда зазвонил телефон. Это был Плющ:
– Что решил, Палыч, с боксиком? – спросил он.
У этого молодого (для Владимира Павловича) дилера была дурацкая манера называть вещи английскими словами, приделывая к ним русские уменьшительные суффиксы. Платонова это безумно раздражало, но у Плюща был хоть какой-то вкус, нет, скорее, нюх на хорошие вещи, к тому же он был честен, поэтому приходилось терпеть такого помощника.
– Сколько раз тебе говорить, Виктор, – Палыч сам себя ощущал старым брюзгой, но ничего не мог с собой поделать, – чтобы ты разговаривал нормальным, человеческим языком. Шкатулку я оставлю себе.
У них был уговор: если вещь идет в продажу, доход пополам. А если кто-то хочет оставить предмет себе…
– Сколько пролетариату полагается? – безразличным голосом спросил Плющ.
Он всегда нуждался в деньгах и предпочитал получать свою долю, хоть и меньшую, но сразу.
Платонов прикинул: здесь такую шкатулку можно продать где-то за пятерку, уплачена – тысяча. Если в долгую, заработок – по две на нос.
– Килограмм устроит? – спросил он.
– Вполне, – в голосе Плюща слышалось теперь почти ликование, видимо, изначально он рассчитывал на другие деньги. – Когда прикажете подавать тарантас?
Завтра был день обхода и объезда антикварных магазинов. За последние лет пятнадцать Платонов ни разу не покупал и не продавал ничего в этих лавочках и салонах. Девяносто процентов московских антикваров считали его милым дедом, который неплохо разбирается в материале, но, по сути, для бизнеса совершенно бесполезен.
Только немногие знали, что этот высокий худой человек, с короткими седыми волосами мог продать то, что казалось непродаваемым, что его домашняя коллекция стоит шестизначную цифру, а для некоторых весьма серьезных коллекционеров его мнение было последним и решающим в споре о подлинности самых разнообразных предметов.
Всю техническую работу в их тандеме делал Плющ: покупал, возил на атрибуцию, реставрацию, иногда продавал. Задача Платонова была в том, чтобы высмотреть, проверить подлинность, понять, сколько нужно платить. Потом сложить цену, объяснить, зачем человеку необходим предмет, да и самого человека придумать. Клиент же не всегда понимает, что ему нужно, и даже не всегда догадывается, что он – клиент.
Плющ обычно дожидался Палыча в машине где-нибудь неподалеку. Роль «второго» его вполне устраивала. Он только недавно, буквально несколько лет назад пришел в этот бизнес, после того как основная работа (он был то ли преподавателем в техникуме, то ли школьным учителем) перестала кормить его самого и его многочисленных подружек.
– Нет, Виктор, – покачал головой Платонов, – завтра у тебя выходной, я к Болтуну должен наведаться.
– Как скажешь, шеф.
В этот момент книга про «да Винчи», которую Владимир Павлович все это время продолжал держать в руках, упала на пол. Платонов положил трубку, поднял книгу, увидел случайно открывшуюся страницу и автоматически прочитал место, отмеченное галочкой:
«В этот момент вы становитесь обладательницей истины, способной полностью изменить ход истории».
«Эге…» – сказал он сам себе, как герой Гоголя. Что-то забрезжило в его голове, какая-то смутная мысль постучалась в сознание, но не успела войти, потому что зазвонил будильник. Чтобы не пропустить время выхода на работу, Палыч заводил будильник, поэтому мысль так и осталась не пойманной.
И вот сейчас, после реплики Болтуна, она вдруг вернулась опять, но уже не призрачной, почти бестелесной, а взрослой и вполне сформировавшейся.

Глава 5

Болтун до этого довольно долго крутил шкатулку, цокал языком, совал в отверстия и скважины разные штуковины, потом сказал:
– Ключ, похоже, был все-таки один, а отверстий пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12