Виола вскочила, чтобы ободряюще и с некоторой завистью пожать ледяную руку дочери. И Ева пошла к Александре.
Миновав чистилище холодного коридора, освещенного лишь вспышками молний, Ева очутилась в «святая святых» – апартаментах бабушки. Здесь тоже горел камин, электричество не включали не только из-за грозы, но, как подозревала Ева, и для пущего драматического эффекта. Она вспомнила, как любили здесь устраивать всевозможные театрализованные праздники и маскарады, и все, что происходило теперь, ей вдруг тоже показалось какой-то игрой, спектаклем – и пунш, приготовленный Хароном в кружевах, и этот проход по холодному коридору. Вспомнился звонок Марфы – чем не пение сирен?
Глубоко вздохнув, Ева трясущейся рукой прикрыла за собой дубовые, тяжелые, как крышка гроба, двери.
– Здравствуй, здравствуй, детка. Извини, что так поздно пригласили тебя, но нам, старикам, так мало и плохо спится, что мы иногда и сами не понимаем, которое теперь время суток и который час.
Хриплый и сухой, как солома в засушенных букетах Фани, голос Александры отчетливо раздавался в полумраке этой кажущейся огромной из-за плохого освещения комнате. Массивный, темного дерева, шкаф старинным бригом дрейфовал на волнах скудного света, отбрасываемого всполохами каминного огня. Непогода не пробивалась сквозь тяжелые бархатные шторы, с каменным спокойствием закрывшие оконные проемы.
Александра сидела в кресле с высокой спинкой, укутав колени старым пледом, поверх которого положила сомкнутые руки. Абсолютно седые волосы с прямым пробором туго бинтовали некрупный череп. Тонкая кожа на лбу, изрезанном морщинами, в свете огня казалась золотой.
На удивление хорошо сохранившаяся, с гладкими скулами, тонкими губами и аккуратным носиком, Александра была похожа скорее на добрую фею, чем на злую колдунью, которой пугали всех непослушных девочек их семьи.
– Присаживайся, моя милая. – Она указала Еве на кресло, стоявшее напротив нее. – Вы с Виолой успели добраться сюда до грозы?
– Спасибо, да, – настороженно ответила Ева, не зная в точности, как она должна обращаться к Александре, ну не Ваше же Величество, в самом деле?! Хотя, по чести говоря, именно такими она себе и представляла вдовствующих королев.
Еще на фотографиях, развешанных по всему дому и изученных Евой в детстве, она обратила внимание на эту характерную черту. Была в Александре и тех, кто ей предшествовал, черта редкая для представительниц среднего класса, коими, строго говоря, они все и были. Внутренняя горделивость проявлялась и в осанке, и в посадке головы, и в открытом, спокойном взгляде.
– Дорогуша, видеть я тебя хотела по делу важному, но несколько странному. Сразу прошу тебя, говори все что думаешь, все что знаешь. Возможно, от твоих ответов зависит жизнь нашей семьи. И ничего не бойся, верь мне.
Ничего себе начало. Что же дальше-то будет? Но тихий и спокойный голос бабушки оказал успокаивающее действие, объяснить которое, впрочем, можно было и пуншем. Дрова в камине потрескивали, и все более и более явным становилось присутствие чего-то или кого-то третьего в этой комнате.
– Я вас внимательно слушаю. Отвечать или не отвечать, я уж сама решу, – Еве порядком надоели все эти приготовления неизвестно к чему.
Грубить она не собиралась, просто весь этот день чувствовала себя нелучшим образом, а после кошмарного сновидения – совсем разбитой и больной. Сидя в кресле напротив этого непонятного (Ева никогда не видела ни строчки, написанной рукой Александры) человека, который усложнял и все больше запутывал такое ясное до сих пор пространство вокруг Евы, она чувствовала все возрастающее напряжение.
– Конечно, конечно, – удовлетворенно ответила Александра, не обратив внимания на строптивые нотки в голосе своей упрямой внучки. – Скажи мне, с тобой не случилось ничего плохого?
Ева, ошеломленная таким вопросом, молча уставилась на бабушку. Ей вдруг нестерпимо захотелось рассказать о своем недавнем кошмаре. Появилась нелепая надежда, что Александра одним словом, или прикосновением, или взмахом волшебной палочки (чем там еще орудуют феи?) вдруг все расставит по местам.
В этой обстановке и при этом освещении надежда не казалась такой уж нелепой. Говорили же, что цыганка оставила своим потомкам не только упрямство да черные кудри! Встряхнув головой, как будто отметая дикие предположения, Ева еще раз внимательно посмотрела на старуху. Может быть, она просто лишилась рассудка от старости? А все тетки, толпящиеся вокруг, настолько запуганы, что боятся признать это?
– Нет, дорогая моя, со мной все в порядке. Уверяю, что это ты нуждаешься в моей помощи. – Ясные глаза смотрели прямо и печально. – Наверное, придется все-таки кое-что прояснить, – с обреченной покорностью сказала Александра, глядя теперь уже куда-то в сторону.
Проследив за направлением ее взгляда, Ева попыталась хоть что-то рассмотреть в сумраке, сгущавшемся до полнейшей черноты почти сразу за пределами пространства, освещенного пламенем камина. В этой темноте началось шевеление. С шелестом летучей мыши и беззвучной плавностью тени к ним подъехало нечто, в неясном свете пламени в первую секунду показавшееся горным троллем.
Придя в себя от изумления, Ева пригляделась и наконец увидела на инвалидном кресле самой последней конструкции – чем, видимо, и объяснялось бесшумное движение – древнюю старушку. Сухонькую, с пушистой короной серебряных волос и также укутанную в плед. Вид у нее был настолько благообразный, что он пристал бы скорее средневековой кармелитке, канонизированной при жизни, чем существу, проживающему пусть и в старом доме, пусть и в заброшенной местности, но все же в наше время!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14