Я смотрел на него и ком отчаяния и жалости сдавил мне горло. Мне казалось, что он умирает… Я просил прощения, слезы лились у меня, слезы раскаяния от моего поступка, от страдания отца, от моей глупости, от всего того, что произошло. До сих пор мне стыдно и непонятно, как мог я вести себя таким образом. Ведь таким поведением я подкашивал здоровье и приближал кончину самых дорогих и близких мне людей. Они воспитывали меня свободно, привили мне столь дорогую для меня теперь любовь к свободе и независимости, а я тогда, незрелый в этой свободе, глупый и избалованный, отнимал за все это у них преждевременно жизнь! Только один учиненный мною скандал был воспринят моими родителями несколько добродушно, и такому скандалу они, пожалуй, даже несколько обрадовались. Но об этом я пишу в следующей главе.

Глава IV

Свежий воздух. «Вясна ядёть!!». Дамская хоккейная команда «Имряк». Я в спортивном зените. Знаменательный скандал. Подкравшийся театр. Первый разговор о нашей молодежи, театральной критике и сценических мгновениях
Однако как увлекательно шла или, верней, галопировала моя жизнь на спортивном поприще!
Так увлекательно, что хочется вернуться с тобой, читатель, ненадолго на Петровку, с ее прудом-катком и теннисными кортами, на милые Воробьевы горы, на зимние станции-дачи «Могливс» и яхт-клуба, покататься с тобой на длинных санях «бобслей», которые лихо проносятся от чайной Крынкина, летят дальше со свистом, окутанные снежной пылью, взметаясь на вираже, стремительно свергаются с последнего спуска и катятся по льду Москвы-реки – аж до другого берега! Я показал себя таким неприятным и пустым барчуком в последней главе, что хочется взять тебя, читатель, за руку и вывести на свежий воздух, прежде чем рассказать тебе о новом скандале и вытекающих из него событиях. Хочется показать тебе и хоккейный матч яхт-клуба с «Унионом», прийти после этого славного состязания к нам домой, в Хлебный переулок, где мама напоит нас чаем с кизиловым вареньем, а потом зайдет папа с приема больных и поведет нас с тобой посмотреть великого артиста Варламова.
Свежий воздух! Как он нужен нам! И как мало мы его ценим. Нет жизни без дыхания. С дыхания начинается жизнь. В дыхании – первые ее радости. Человек так привык, что он дышит, что он теряет ощущение радости и своего наслаждения дыханием. Наслаждение вдохнуть всеми своими легкими свежий воздух! Будь то воздух солнечного морозного дня, или зимний воздух, смягченный и увлажненный миллионами падающих снежинок, или свежий воздух ветра морского прибоя, бьющий в лицо и доносящий своими порывами запах водорослей и неясные ароматы моря, или воздух соснового леса в знойный летний день, или несущий то степные ароматы трав, то влажное дыхание подмосковного грибного прелого леса, или студеный чистый воздух простора снежных гор, или дрожащий октябрьский воздух, который колеблется над южным морем, уже усталым и остывающим после знойного лета.
В те годы мы найдем в зимний воскресный день снежный, пахнущий свежевыстиранным бельем чистый воздух и над Воробьевыми горами, где целый день будем лазить вверх и спускаться на лыжах вниз, делать повороты, прыгать с небольших трамплинов, глазеть, как состязаются настоящие прыгуны и как флажками отмечаются их успехи и небывалые по тому времени двадцати– и тридцатиметровые прыжки.
После восьми—десяти часов пребывания на воздухе мы, сняв лыжи, с пылающими лицами, удивительно легкой походкой дойдем до трамвайной остановки и на трамвайном прицепе поздно вечером возвратимся домой, голодные, как волки, уже усталые и сразу разморенные и разомлевшие от домашнего тепла и пищи. Трудно закончить оставшиеся уроки. Глаза слипаются, голова не варит, валишься в постель, валишься и валишься куда-то дальше, и вдруг сразу проваливаешься в беспробудный сон до серенького понедельничного утра, когда надо, наскоро пробежав за чаем недоделанные уроки, поспешать Мерзляковским переулком во Флеровскую гимназию.
В гимназии есть, конечно, для меня свои обычные гимназические интересы, заключающиеся главным образом в юморе и иронически-шутливом отношении ко всему там происходящему: изобретение новых типов шпаргалок к алгебраическим классным работам, отвлечение преподавателя различными вопросами. Дело заключается в том, чтобы задавать ему ряд таких занимательных вопросов по его предмету, которые заставят его тут же отвечать на них с увлечением до тех пор, пока не позвонит звонок на перемену, и тогда мы спасены от вызовов к доске и ответов на заданные уроки.
На уроке физики пристаешь к доброму Борису Федоровичу: «Борис Федорович, покажите ж опыты».
На переменах, оставаясь дежурным в классе, бросаешь снежками, собранными с подоконников, в прохожих. С уважением глядишь на Хрущева Николая, который не ходит на уроки Закона Божьего. Он как-то нарисовал на склеенных листах ватманской бумаги громадную схему Старого Завета. Аналогичные схемы рисовать любил наш историк. Инициативный Хрущев перенес этот метод на Закон Божий. Наш добрый батюшка, отец Александр, был так тронут такой инициативой, что уже второй год терпит отсутствие Хрущева на уроках, тем более что на вопрос: «Хрущев здесь?» – ему отвечают: «Нет, он теперь срочно готовит схему Нового Завета».
Едва прозвонит звонок на большую перемену, с ревом, визгом и восторгом несется и рвется из всех классов, со всех четырех этажей вниз в раздевалку и в столовую, скользя по перилам, грохоча по лестницам, прыгая через восемь ступенек, лавина «детей интеллигентных родителей». А на самом верхнем этаже, в официальной курилке, надпись углем через всю стену, надпись, как бы являющаяся лозунгом гимназии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29