Те, кто работал у нас, конечно, знали об этой подмене, но старались соблюдать конспирацию. Женщина тогда могла позволить себе зайти в коммерцию лишь с черного входа, да и то стараясь поменьше шуршать юбками. С каждым годом Мельбурн все более утрачивал облик пограничного города, а женщины постепенно становились такими, какими обычно хотят их видеть мужчины, поэтому я старалась вообще быть тише воды, ниже травы.
– Необходимость во мне сразу отпадет, как только Адаму хватит ума подыскать себе работу на берегу, – угрюмо сказал Бен, – да и тебе не годится так подолгу оставаться одной.
– Я вышла замуж за моряка, – напомнила я суровым тоном, – и не жду, что он вдруг превратится в фермера. Если бы у меня были дети, никто бы и не вспомнил, что я одна.
И я посмотрела на него долгим взглядом, красноречиво говорящим, что обсуждение этой темы закрыто и мне пора вернуться к работе над книгами. Бен был единственным, с кем я могла поделиться своей болью, но тем не менее он знал обо мне не все – было еще кое-что, о чем он ни за что бы не догадался. Он знал даже о моей недолгой беременности, о том, что я потеряла ребенка, недоносив его; кроме Адама, он был единственным, кого я считала возможным в это посвятить. Иногда нестерпимая мука и желание иметь собственных детей от Адама настолько меня переполняли, что мне хотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Бен всегда с пониманием выслушивал меня, никогда не спорил и держал все мои откровения в тайне. Я не опасалась, что с его помощью они дойдут до чьих-либо ушей; даже пьяный, он контролировал себя. Бен был мне помощником, другом и доверенным, причем до такой степени, что, узнай об этом любая из женщин в магазине, она была бы просто возмущена. Мы никогда не встречались с Беном за пределами магазина, но и на расстоянии я чувствовала его защиту и опеку.
Бросив что-то на дно стакана, он продолжал:
– … и, конечно же, Адаму будет все равно, если он узнает, что этот новичок, Гарри Сеймур, бросает на тебя пламенные взгляды всякий раз, когда ты проходишь мимо галантереи. Я вообще удивляюсь, как ему удается заканчивать работу вовремя. Такое ощущение, что он только и делает, что глазеет в окно и ждет, когда ты выйдешь из магазина, чтобы распахнуть дверь и сказать тебе: «Добрый вечер». Клянусь, что скоро он станет притчей во языцех всего квартала…
Я невольно засмеялась.
– Попридержи-ка свой злой язык, Бен Сампсон! У Гарри Сеймура лишь один недостаток – это то, что он новичок здесь и совершенно один, потому что не знает ни души за пределами магазина Лангли. Бедняга рассказал мне, что до того, как приехать сюда, он потерял жену. Ей было всего двадцать четыре…
– Немногим меньше, чем тебе, мисс Эмма! – сказал Бен. – На твоем месте я бы остерегался этого мистера Сеймура – его и его тоскливых карих глаз.
– Мне нравятся его глаза, – сказала я только из желания подразнить Бена.
– Вообще-то он не слишком соответствует типу мужчин, который обычно нравится женщинам! – отрезал Бен. – Таращит на тебя свои глазищи, как корова, и ресницами – хлоп, хлоп…
Склонившись над своими книгами, я попыталась скрыть улыбку. В действительности, мне вовсе не было неприятно ни слепое восхищение Гарри Сеймура, ни ворчание по этому поводу Бена Сампсона. Иногда мне хотелось немного встряхнуться от своих шелковых черных платьев и гроссбухов, и тогда одна только призывная улыбка на лице Гарри или трогательная ревность Бена способны были напомнить мне, что я все еще нравлюсь мужчинам. С возрастом я сделала для себя удивительное открытие: оказывается, мужчины тянутся к женщинам далеко не всегда из-за красоты. И чем старше я становилась, тем больше обретала уверенность в себе.
Минут десять мы просидели молча, по крайней мере Бен, как я и просила, попридержал свой язык, а вероятнее всего, он почувствовал небольшое напряжение, которое обычно охватывало меня, если дети должны были вот-вот вернуться, а дела были еще не закончены. Глаза мои еще быстрее забегали вверх-вниз по колонкам цифр, а рука так торопилась, что скрип пера разносился по всей комнате. Однако при всей моей спешке, я все же не успела покончить с сегодняшними списками до того, как на лестнице послышались шаги и милые писклявые голоса.
Воспитанные в доме Джона Лангли, дети были обучены хорошим манерам. Анна лучше всех помнила, что в дверь следует постучать, а затем дождаться разрешения войти, но сегодня стук почему-то был неровным, и дверь распахнулась сразу же, впустив возбужденно рвущихся детей.
Первым заговорил Джеймс, старший из Розиных сыновей.
– Мисс Эмма, дедушка сказал Анне, что у нее будет собственный пони, а у меня только через год. Он сказал, что пока я буду учиться ездить на Аннином, а потом посмотрим… он так и сказал – посмотрим!
Анна была вся красная от возмущения; обычно это был чистый и аккуратный ребенок, а сегодня на ее щеках виднелись бороздки от слез.
– А Джеймс сразу же побежал к маме, и, конечно же, она сказала, что у него тоже должен быть свой пони… Она скажет папе, чтобы он ему купил. Это нечестно, мисс Эмма!
Она бросилась ко мне, и руки мои сами потянулись, чтобы принять ее в объятия. Но и Джеймс не отставал от нее, дергая меня за рукав и требуя своей доли внимания.
– У меня должен быть пони, мисс Эмма, потому что я мальчик! Ведь ты не станешь уговаривать маму, чтобы она передумала? Ну пожалуйста, мисс Эммочка, это так важно! – он все более настойчиво дергал меня за рукав.
Я примирительно похлопала его по плечу.
– Посмотрим, Джеймс, посмотрим…
Обняв этих двоих, я посмотрела на порог, где остановились еще два Розиных сына – трех и четырех лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139