– Ты бы хотела дать мне чай, но я все же предпочту виски. Вот и выбирай, Эмми.
Я налила ему еще виски, а для себя поставила греться чайник. Когда я взглянула на него, глаза его были уже наполовину закрыты.
– Ты приехал прямо сюда? Где твоя лошадь?
– Я оставил ее в конюшне Ивена. Я переночую там, а завтра утром уберусь к чертовой матери. Мне плохо в этом городе. Здесь все напоминает мне о Ларри. Сплошное самодовольство. Сидней мне больше подходит.
– Ты вернешься к Мэту?
– Да, вернусь и наведу хоть немного порядка. Послежу, чтобы у него оставался запас жратвы – мука, сахар там, чай, вся эта ерунда. Старый черт, если напьется, забывает даже поесть, а если совсем ничего нет, то может и неделю не приниматься жарить лепешку. Если он не помрет от пьянства, то голод его доконает уж точно… Эмми!
– А?
– Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, позаботься о нем.
– С тобой? Случится? Что может с тобой случиться?
Он пожал плечами.
– Все что угодно. Ты когда-нибудь видела, как гуртовщик гонит стадо по чащобе? Или по склонам, глядя на которые душа уходит в пятки? Слышала ли что-нибудь о драках, которые затеваются по вечерам в сараях для стрижки овец? Большинство из наших далеко не джентльмены и весьма грубы друг с другом. Да что там говорить – есть десятки, даже сотни вариантов того, что может со мной случиться! А у бедняги старика нет ни души на этой земле, чтобы позаботиться о нем – живом или мертвом.
– А почему ты-то заботишься о нем?
– Больше у него никого нет. А потом, Господи прости, мне и самому это нужно. Когда-нибудь я приеду и сам поселюсь там, поэтому я говорю себе: позаботься о старике и о его жилище.
Но все это были лишь мечты – мечты, которые он хранил в себе, чтобы не так утомительно и скучно было перегонять скот по горам. Я не знала его мир, догадывалась только, что он груб и безжалостен. Наверное, ему иногда хотелось чего-нибудь прочного и постоянного. Но его мечты всегда оставались только мечтами; они проходили, как проходит дурное настроение, и он снова рвался в бой.
– Так ты обещаешь мне, Эмми? – спросил он меня еще раз. – Обещаешь, что позаботишься о старике?
Я кивнула.
– Обещаю, что мне остается делать?
– Господь наградит тебя, – сказал он без всякого пафоса.
Перед уходом он снова поцеловал меня в губы – сильно и страстно, не так, как должен целовать брат.
– Адам дурак, – сказал он, – возможно, когда-нибудь он поймет это.
Глава вторая
Через год строительство «Эммы Лангли» было закончено, и корабль спустили на воду. Адам, Том и Роберт Далкейт стали равноправными владельцами судна, причем Тому пришлось вернуть отцу свою долю, вложенную ранее в магазин, а Адаму – потратить большую часть наших сбережений. Для обоих спуск на воду «Эммы Лангли» стал событием необычайной важности – для Тома потому, что он впервые почувствовал себя независимым от отца, для Адама же это явилось осуществлением давней мечты ступить на палубу собственного корабля. Что касается Роберта Далкейта, тут я не была до конца уверена. Скорее всего, его доля в «Эмме Лангли» была платой за возможность тесно общаться с Томом, а через него и с Розой.
Достопочтенный Роберт Далкейт в колониальном обществе смотрелся белой вороной. Он был четвертым из сыновей шотландского пэра, поэтому лучше пришелся бы ко двору где-нибудь в Нью-маркете или в Лондонских клубах, но никак не на бескрайних просторах Росскоммона, полученного им в наследство от Эндрю Далкейта. Он не особо интересовался фермой, зато знал толк в лошадях и все время, проведенное им в Росскоммоне, посвящал им, а вовсе не овцам. В этом пристрастии он сходился с Джоном Лангли и на некоторое время даже завоевал популярность у мельбурнских хозяек, особенно у тех, что имели незамужних дочерей. Впрочем, это продолжалось только до тех пор, пока из Лондона не дошли вести о том, что он уехал оттуда, бросив свою жену, и год прожил с любовницей в Италии. Теперь женщина умерла, и Роберт Далкейт снова пустился в скитания. Еще поговаривали, что Росскоммон был завещан вовсе не ему, а его старшему брату, а потом спешно переписан на его имя с целью заманить его в Новый Свет. С появлением подобных слухов энтузиазм хозяек несколько упал. Роберт быстро вышел из разряда завидных женихов, и теперь его приглашали только на многолюдные сборища. Для Розы же лучшее трудно было представить. Теперь она не боялась, что ей придется с кем-то его делить.
О Розе и Роберте Далкейте давно шла молва, хотя сейчас она уже научилась соблюдать определенные приличия. Глядя на благодушного Тома, я не могла понять, дошли ли до него отголоски этих слухов и он их просто проигнорировал, или он еще раньше раз и навсегда решил закрыть глаза на все подобное. Возможно, он понимал, что Роза не из тех женщин, которые способны полностью отдаться во власть мужчины, что любая форма насилия вызывает у нее стойкое раздражение. Поэтому он старался держать ее в рамках, но чтобы при этом рамки не слишком стесняли ее, и, кажется, его это вполне устраивало. На людях он всячески подчеркивал свою дружбу с Далкейтом, вероятно, желая прикрыть Розу, и очень много пил. С каждым месяцем он все более отдалялся от дел, происходивших в магазине Лангли, на Лангли-Даунз и в бухте Надежды, и Джон Лангли, кажется, уже перестал рассчитывать, что Том когда-нибудь сможет занять его место. Старик готов был цепляться за жизнь, продлить ее, насколько это возможно, только бы дотянуть до тех времен, когда Джеймс будет достаточно взрослым, чтобы быть в состоянии контролировать дела Лангли. Время, казалось, текло бесконечно, и иногда он делился со мной своими надеждами и жаловался на усталость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139