Только тогда они приходили – шумные и пьяные. Иногда мне казалось, что они нарочно делают все слишком громко – с намерением помешать нам спать. Особенно это проявлялось, если в лагере присутствовал Ларри.
Мы с Адамом занимались работой – придвинув табуретки к ящику, который служил нам столом, мы переписывали списки товаров, привезенных из Мельбурна в этот раз, и заносили их названия и цены в мои специальные книги. Я пыталась обучить Адама своей системе учета, но он не проявил к ней должного интереса. Почерк у него был хороший, но на списки он смотрел с отвращением. Уже стемнело, и мы зажгли свечу.
– Восемь ярдов муслина, – хмуро бормотал он, и я прямо чувствовала, как он ненавидит этот муслин, да и все остальное. Только усилием воли он заставлял себя сидеть на этом стуле.
Я покачала головой и указала на список.
– Нет, не там. Это ты взял вон оттуда, смотри выше.
Он вздохнул.
– С удовольствием отправил бы весь этот муслин, молескин, штаны, сковородки прямехонько на морское дно.
Том отозвался от костра:
– Еще бы! Наверное, надоело уже разыгрывать из себя коммерсанта?
В его голосе звучала насмешка. В обществе Адама Том начинал нервничать. Адам ассоциировался у него с отцом, и поэтому он испытывал к нему стойкую неприязнь, которую не всегда удавалось скрыть. Так или иначе, он постоянно пытался как-нибудь поддеть Адама и очень сердился, если тот не реагировал. При этом оба держались друг с другом в рамках вежливости. Том никогда не упоминал при Адаме имени Джона Лангли, и Адам тоже старался не делать этого. Они только мучили друг друга понапрасну. Мне кажется, Том просто завидовал Адаму, потому что его место у нашего костра было оправданным; он чувствовал, что к нему самому мы относимся совсем по-другому. И к тому же, изучив за многие недели закономерности в настроениях Розы, он начал наконец догадываться о ее неравнодушии к Адаму. Надо было быть дураком, чтобы не увидеть этого еще раньше, но Том и был дураком, когда дело касалось Розы.
В тот вечер он явился к нам после хорошей попойки. Алкоголь развязал ему язык, и он без умолку болтал, причем настроен был довольно воинственно. Всеми силами он пытался привлечь внимание Розы, но, что бы он ни говорил, она все время смотрела только на Адама – Адама, который по-прежнему сидел, склонившись над своими бумагами, и не обращал на нее никакого внимания. В конце концов Том, потеряв от обиды всякую осторожность, стал нарываться на скандал.
– Ну, что скажешь, мой кузен? – когда он хотел подчеркнуть различие в их происхождении, он называл Адама кузеном. – Ты больше не мечтаешь о том, чтобы стать капитаном коммерции?
Адам вскинул голову.
– Я мечтаю только о кораблях. Пусть будут и сковородки, и муслины, но только в качестве корабельного груза.
Том улыбнулся и стрельнул на Розу глазами.
– Однако… однако мне кажется, ты делаешь неплохие успехи и в конторских делах, а, старина? Да еще под чутким руководством мисс Эммы…
Роза раздраженно прервала его:
– Господи, Том, да оставь же их в покое! Ты целый вечер только и делаешь, что лезешь и лезешь… Так они никогда не закончат заполнять эти дурацкие книги…
– Ну, тогда спой для меня, Роза, – сказал Том, – обещаю, что, если ты споешь, я буду вести себя хорошо. Будь добра, спой, Роза.
– Мне не хочется петь, – капризно сказала она, и на лбу ее появились сердитые морщинки.
Как всегда, ее злило и то, что из Тома можно было вить веревки, и то, что Адам, напротив, тверд и неприступен, как скала. Иногда ей удавалось не показывать раздражения, но все же чаще она давала волю своим чувствам.
– Ты не хочешь петь… тогда давай я спою тебе. Позволь мне посвятить тебе серенаду.
– Дурак ты, Том, – огрызнулась она, – лучше бы помолчал.
Но он ее не послушался; ему было важно, чтобы она ни на минуту не забывала о его присутствии.
– «Гринсливз – зеленые рукава. Гринсливз – радость моя», – пропел он. У него был приятный голос и точный слух, но слушать его было невозможно, потому что в пении отразились боль и унижение, которые он постоянно испытывал. – Хочешь быть моей «Гринсливз», Роза? – спросил он. – Можно я куплю тебе платье с зелеными рукавами – тогда ты станешь моей леди «Гринсливз»?
Задремавшая было Кейт встрепенулась.
– Что вы там насчет платья?
– Ничего, – сказала Роза, – Том болтает всякие глупости.
– Если бы ты спела, я бы не болтал глупости. Это хороший способ заткнуть мне рот.
– Ну давай, Розочка, спой нам, – подключился Дэн.
Он тоже оживился, выбил трубку и потянулся за новой порцией табака. Роза пожала плечами.
– Ну ладно…
Том хлопнул себя по коленям.
– Вот так-то! Пой, прекрасная Роза…
Она начала петь и сразу же перевела взгляд на Адама. На секунду карандаш застыл у него в руке. Но потом он снова склонился над книгами, как будто не принимал эту песню.
Я знаю, куда иду.
Я знаю, с кем путь пройду.
Я знаю, кого люблю.
А про свадьбу знает милый.
Мне было тяжело видеть все это. Они оба хотели Розу, а тот из них, кто имел все шансы, почему-то отказывался от нее. Я заметила, что у него побелели пальцы – Так он вцепился в несчастный карандаш. Он даже перестал писать. Не думаю, чтобы он видел что-нибудь у себя под носом в книге. Слова этой песни отдавались болью в каждом из нас.
Что пестры ковры?
Что легки перины?
Все равно сбегу
Вместе с Джонни моим милым…
Внезапно Том перебил Розу. Лицо его было красным.
– Тебе действительно не нужны все эти красивые вещи, Роза? Ты согласна бросить их и уйти с потопителем кораблей? С этим конторщиком, лавочником?
Адам вскочил на ноги.
– А ну-ка заткнись!
– А что это ты? Испугался, что Роза узнает о тебе правду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139