Ребенок если и существовал, то не более двух недель. Для заявления, которое я сделала вчера Розе, у меня было весьма незначительное основание, но я поступила так, пытаясь защититься, пытаясь доказать Розе свое право на Адама и свою над ним власть; и в конце концов я ведь тоже женщина.
Розу эта новость отрезвила, она даже слегка побледнела и сжала губы. Но все же она приняла ее удивительно благосклонно.
– Иди домой, Эмми, – сказала она. – Я и так тебя задержала.
Затем она спокойно улеглась в постель и отвернулась к стене. Громких рыданий не последовало. Глядя на нее, я подумала, что она просто сотрясается от плача, однако беззвучного, поэтому плакала ли она на самом деле, я так и не узнала. Оставив Розу, я вернулась в мир и покой нашего домика. Здесь Адам был только мой и в нашу жизнь не врывалась Роза. Здесь я снова обретала уверенность. Когда я проснулась на следующее утро, некоторое время мне было ужасно плохо. Но даже в перерывах между сотрясающей меня рвотой я не могла сдержать радости. Занимаясь в тот день домашними делами, я распевала вовсю, нисколько не беспокоясь, что меня могут услышать на Лангли-Лейн.
Под предлогом позаниматься арифметикой на несколько часов ко мне забегал Кон, но в основном он заходил посплетничать и задать мне свои неразрешимые мальчишечьи вопросы. Со следующей недели он должен был отправиться в частную школу на Сванстон-стрит.
– Придется отдать Кона в частное заведение, – говорил мне Ларри. – Приходские школы здесь ненамного лучше ирландских. А в хорошую его и не возьмут. Уж в шотландский колледж Кону никак не попасть, потому что он католик, да к тому же его отец – хозяин гостиницы. Так что приходится выбирать из того, что нам доступно. Да ведь и ты, Эмми, наверное, сможешь за ним присмотреть?
Я согласилась, как всегда соглашалась с Ларри, хотя у меня и были свои сомнения насчет школы мистера Вуда на Сванстон-стрит. Поговаривали, что он сильно пьет, и когда ученики шалят, его трость Представляет для них смертельную опасность. Но я также слышала, что в латыни и греческом мистеру Вуду не было равных. А его пробелы в арифметике и счете вполне могла бы компенсировать я. Я начинала понимать, что могло ожидать Кона в этой стране, если бы только он получил хорошее образование. Так что когда Кон вдруг ленился или просто хотел поболтать, я заставляла его вернуться к своим книгам.
– Иногда ты такая славная, Эмми, – говорил он мне, – а иногда злая, как Роза.
– Не дерзи! И давай постараемся уложиться в двадцать минут.
Карандаш отвратительно скрипел по грифельной доске Кона, который бормотал что-то о трех рабочих и сорокасемифутовой траншее. Я не могла не подсунуть ему под руку кусок только что испеченного торта, чтобы он смог поскорее простить мне эту дурацкую траншею.
Минут через пять Кон уже рассказывал:
– Утром к нам заходил Ларри. Он просил передать тебе привет от Бена Сампсона.
Довольная, я кивнула.
– Еще Ларри спрашивал, не могла бы ты прийти сегодня вечером и помочь ему рассортировать и дописать заказы, чтобы люди Лангли могли приступить к их выполнению. Новый работник Лангли неграмотный, и ему приходится запоминать все заказы наизусть или просить лавочников записывать их за него. Ларри собирается искать вместо него другого.
– А не мог бы этим заняться Пэт?
– Ларри говорит, нет. Он говорит, что Пэт не хочет на него работать, да и все равно они разругались бы в первую же неделю. Пэт получил теперь новый участок земли, правда, он к нему еще не притрагивался.
– Чем же он занимается?
– Ларри говорит, что Пэт проводит все свое время на Главной улице – пьет там и играет. Он даже немного выиграл, не в пример Тому. Ларри сказал, что весь Балларат говорит о долгах, которые Том оставил там и уехал.
– Кон… тебе не следует слушать такие разговоры. Ты еще слишком молод.
Он холодно на меня посмотрел.
– Тогда зачем же ты сама задаешь мне такие вопросы, если мне нельзя слушать эти разговоры, чтобы узнать на них ответы?
Я замолчала, а он с триумфом принялся за свой торт.
Ближе к вечеру, когда Кон уже ушел домой, а солнце клонилось к закату, в переулке послышался какой-то шум. Сначала я различила протестующие голоса извозчиков, а потом, после короткого спора, лошадям было велено трогаться; послышался грохот огромных колес по мостовой и громкий топот ног. Одну из телег пришлось завезти обратно в конюшню, чтобы пропустить другую. Извозчик, а это был Хиггинс, сердито ворчал.
– Делаю это только ради мисс Эммы! – крикнул он в окно кареты.
А Роза, которая ждала, пока к ней подойдет кучер и поможет сойти, высунулась из окна и охотно ответила:
– А ты, мой дорогой, попридержи язык!
Наконец она вышла из кареты – незабываемая фигура в этом грязном дворе. Сшитое точно по фигуре платье из шотландки расширялось книзу в виде огромной юбки, которая держалась по меньшей мере на шести накрахмаленных нижних юбочках. Думаю, в тот день это была самая широкая юбка во всем Мельбурне. На голове Розы держалась крохотная шляпка последнего фасона, какую здесь, наверное, еще и не видели; ее роскошные волосы ниспадали на шею блестящими аккуратными локонами. Роза грациозно направилась ко мне, и широкая юбка колыхалась при каждом ее шаге.
– Они думали, я пойду по такой грязи пешком, – объяснила она под сердитые крики Хиггинса.
Я перевела взгляд на карету.
– Да ведь это экипаж Джона Лангли!
Роза взяла меня под руку и придвинулась ближе. Казалось, ее глаза излучали озорное веселье.
– Пойдем в дом. Я все тебе расскажу… Дело сделано, – сказала она, как только я закрыла за нами дверь. – Я встретилась с ним, и теперь все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139