Для меня его рассказ был нов и увлекателен, но они-то, должно быть, слышали его уже много раз, и, наверное, всякий раз он служил им упреком. Когда Том слушал, как его отец рассказывает о напряженном труде, о своих достижениях, о которых в колонии теперь ходили легенды, на его лице отражалось давнее страдание. Каждое слово звучало ему упреком и, казалось, причиняло Тому почти физическую боль. Я поняла, почему он оставил этот дом. Вряд ли он был виноват, что у него хватило сил только на то, чтобы просто уйти, не добившись ничего самому. Я стала сожалеть, что с моей подачи Роза снова привезла мужа в этот дом, но понимала, что, с моей помощью или без нее, он все равно бы вернулся сюда. Роза была настоящей погибелью для него – она была и его любовью, и тяжким грузом. Ради нее он готов был оставаться здесь и терпеть. Розе достаточно было проявить немного доброты к нему, чтобы он без сожаления расстался со своей свободой. Мне было жаль его, но я понимала, что поделать тут ничего уже нельзя. Джон Лангли давным-давно погубил своего единственного сына вот этими монологами, один из которых я сейчас слышала, и помочь Тому было уже невозможно.
У Розы хватило ума выслушивать рассказ своего свекра с видом неподдельного интереса. Ведь он был не из тех, кто, отбросив чопорность, мог хвастаться перед посторонними своими подвигами. Скорее всего, у него давно уже не было слушателей, поэтому новая аудитория доставляла ему настоящую радость.
– Все, что вы видите в этом доме, выбирал я сам, конечно, во время поездок в Лондон. Первая мебель, которую я привез оттуда, все еще стоит в Лангли-Даунз. Почти вся она из дуба, тяжелая, хотя, как и здесь, там есть отличные вещи. Разве что пианино там не очень – вот этот инструмент, что вы видите, сделан самим Плейелом.
Я понимала, что, как и я, Роза слышит имя этого мастера впервые, но, как я уже говорила, мы обе оказались способными ученицами. Роза всплеснула руками.
– Какая прелесть! Можно я попробую?
Не дожидаясь разрешения, она поднялась и подошла к инструменту. Я пыталась угадать, какую из ирландских песенок она сейчас исполнит и как это воспримет старик. Однако Роза оказалась умнее. Взяв несколько аккордов, она пропела:
– Ты выпьешь, глядя мне в глаза,
Отвечу тем же я…
Это была английская песня. Тогда я впервые увидела на лице Джона Лангли улыбку. После этого лишь один раз я слышала, как Роза пела ирландскую песню. Но пела она ее не Джону Лангли, а Адаму.
Глава пятая
Очень быстро пришла осень и принесла с собой холодный ветер и дождь, который оставлял на Лангли-Лейн огромные лужи; хоть летом мы и страдали в нашем домике от жары, зато теперь в нем было тепло ведь от ветра его со всех сторон защищали высокие здания. В переулке Лангли все еще пахло лошадьми, этот запах стал даже ассоциироваться у меня с домом и теплом. Почти постоянно на моей плите стоял чайник, чтобы при случае можно было быстро приготовить чай извозчикам Лангли. Когда бы я ни возвращалась от Магвайров или из дома Лангли, я всегда встречала их приветливые лица, и это вошло в мою жизнь, так же, как радостное мяуканье моих кошек. Извозчики грели руки о большие кружки с горячим чаем, которым я их поила, пока не раздавались крики грузчиков, возвещающих, что очередная телега готова. А когда на смену осени пришла зима и на Лангли-Лейн узнали, что я жду ребенка, я стала получать для него всякие подарочки: шапочки, кофточки и даже шаль, связанные женами, которых я никогда не видела. По этому поводу Адам шутил:
– Как же ты будешь крестить ребенка? Ведь у него не хватит кулачков, чтобы погрозить всем крестным отцам.
Иногда Адаму приходилось оставлять меня одну – во всех портах побережья Джон Лангли вел оживленную торговлю. Но часто Адам очень быстро возвращался, сделав рейс только до Сиднея и выгрузив там товар. Всякий раз, когда «Энтерпрайз» заходил в Уильямс-Таун, об этом сразу же становилось известно Джону Лангли или Лоренсу Клэю, его главному клерку. Мне своевременно передавали эту новость, а также приглашение воспользоваться любой свободной каретой Лангли, чтобы отправиться в бухту Хобсона. Узнав, что скоро и у меня будет ребенок, Джон Лангли распорядился давать мне транспорт при первой же необходимости. Я была благодарна, хотя прекрасно знала причину, по которой он отдал такое распоряжение. Определенным образом я была ему полезна, и Лангли это понимал.
Я была нужна Розе, а значит, и ему тоже. Ее беременность была для всех сущим наказанием. Она стала раздражительной и капризной и, несмотря на завидное здоровье, любила прикинуться больной. Кажется, она находила удовольствие в том, чтобы переворачивать это хорошо отлаженное хозяйство вверх дном ради какой-нибудь своей мелкой прихоти. Она мучила Тома своим бесконечным нытьем, что, мол, ей ужасно скучно, и жаловалась Элизабет на нерадивость слуг. От Элизабет потребовался весь ее такт, чтобы удержать прислугу после нескольких недель капризов и оскорблений Розы. Разумеется, Джон Лангли не мог не знать о ее вспышках гнева и слезах, хотя при нем Роза вела себя немного сдержаннее, а Элизабет никогда не рассказывала ему о трудностях, возникших теперь с ведением хозяйства. Но Лангли молчал, молчал, даже если Роза опаздывала к семейным трапезам или вообще на них не являлась. Правда, иногда в его голосе слышалось раздражение, но даже самые резкие его слова смягчались, когда он обращался к Розе.
– Для женщины в вашем положении, Роза, самое главное – это спокойствие. Вы должны думать о ребенке.
– Думать о ребенке! – уже наедине со мной бушевала Роза. – Он только и думает об этом ребенке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139