Первым взял слово Одиссей:
– Спасибо тебе, Ахилл, за угощение, но не ради твоего вина добирались мы до самого устья Скамандра. Ход войны неблагоприятен для ахейцев, и никто из нас нынче ночью не сможет предаться Морфею с уверенностью, что завтра он еще раз увидит, как Гелиос в своей огненной колеснице окунается в море. Дарданцы теснят ахейскую рать и уже вплотную подошли с горящими факелами к нашим черным кораблям, чтобы поджечь их. Гектор носится по лагерю и похваляется, будто он самый сильный из смертных. До того разважничался, что и тебе сейчас вряд ли удалось бы поставить его на место!
– О сын Лаэрта, – перебил Одиссея Ахилл, – ты зря тратишь слова! Не со мной тебе обсуждать ход войны, а с твоим вождем – могучим пастырем пародов Агамемноном: ведь он, а не я командует нашим войском.
– Так именно Агамемнон и послал нас к тебе, о сын Пелея! – с улыбкой отвечал Одиссей. – Атрид велел передать, что если ты отринешь свою, пусть и праведную, обиду и снова выступишь против врага вместе с ним, он преподнесет тебе семь еще не знавших огня треножников, десять золотых талантов, двадцать медных лоханей и двенадцать быстроногих коней, уже одержавших не одну победу в состязаниях. Кроме того, он подарит тебе семь женщин редкостной красоты и мастериц на все руки. Наконец, ты получишь от него дар, который, думаю, придется тебе особенно по сердцу… – Здесь Одиссей, искуснейший оратор, выдержал многозначительную паузу, – Брисеида, рабыня с тонкими лодыжками, из-за которой было столько споров, вернется к тебе неоскверненной, поскольку Агамемнон поклялся, что ни разу не возлежал с ней в постели или в каком-нибудь другом месте, как это бывает у красивой женщины с ее полновластным хозяином.
Ахилл ничего не ответил Одиссею: вперив глаза в пустоту и упрямо набычась, он продолжал сидеть неподвижно. Гости выжидательно смотрели на героя: неужели он не примет подарков? Неужели не согласится принять обратно Брисеиду и вернуться на поле брани?
Одиссей видя, что Ахилл все еще колеблется, сразу же перешел к перечислению дополнительных даров.
– Это еще не все, – сказал он. – В день, когда мы сокрушим великую Трою, ты сможешь нагрузить свои корабли серебром и золотом до отказа и еще взять себе двадцать троянок, уступающих по красоте разве что самой Елене. Наконец, Агамемнон отдаст тебе в жены одну из своих трех дочерей, а в приданое ей – семь многолюдных городов Мессении: Кардамилу, Энопу, Геру, Феры, Эпею, Анфею и Подас, славящиеся своими тучными стадами и виноградниками.
Тут Ахилл понял, что отмалчиваться больше нельзя, тем более что назавтра все присутствующие станут, конечно, расписывать щедрость Агамемнона и его, Ахиллову, неблагодарность.
– О сын Лаэрта и Зевсов потомок, о хитрый и велеречивый Одиссей! Поскольку мне, как врата Аида, противны все, кто говорит одно, а на уме держит другое, буду излагать свои мысли ясно и четко: какая радость сражаться за ахейцев? Ведь у них равную прибыль имеет и тот, кто не щадит своей жизни, выступая в первых рядах, и тот, кто наблюдает за битвами с отдаленного холма. Двенадцать городов подверг я разорению здесь, в Троаде, и все двенадцать раз добыча полностью доставалась Атриду. Он, отсиживавшийся в тылу, отдал воинам лишь малую толику добычи, себе же оставил много. И не его, а мой меч повергал в ужас троянцев. Когда я вступал в сечу, Гектор не осмеливался отходить далеко от стен Илиума.
Последнюю фразу Ахилла покрыли одобрительные крики присутствующих.
– Пелид говорит чистую правду, – подтвердили ветераны. – Никогда еще Гектор не подходил так близко к нашим кораблям!
– Так вот, мой искусный посланец, – продолжал Ахилл, – возвращайся-ка к своему Агамемнону и посоветуй ему самому выйти на поле брани. Пусть теперь он возьмет в руки оружие и сразится с неудержимым сыном Приама, и пусть один из них погибнет в открытом бою: когда поединок ведется честно, слава делится поровну между победителем и погибшим в сражении. Я спрашиваю вас: вождь Агамемнон или не вождь? Может, он вождь только тогда, когда нужно делить добычу? И вот что я скажу вам на прощание: да постигнет сына Атрея погибель! Даже если бы он посулил мне в десять, в двадцать раз больше того, что ты, Одиссей, здесь перечислил, я все равно пожелал бы ему погибнуть!
Выслушав эту гневную отповедь Ахилла, Феникс взял руки героя в свои и сказал:
– О Ахилл, воин с добрым сердцем и грубыми речами, когда ты еще мальчишкой отправился в Трою, твой отец сказал мне: «Феникс, будь всегда с ним рядом, подкрепляй его дух своими советами», – и одному только Зевсу известно, в каком я долгу теперь перед отцом твоим Пелеем. В детстве ты плохо ел, и мне приходилось уговаривать тебя. Сейчас я обращаюсь к тебе с мольбой: смири свое гордое сердце и не прогоняй посланцев, не выслушав их до конца. Придет день, когда ахейцы за одно это будут почитать тебя наравне с богами.
Тут Ахиллу пришлось сменить тон, хотя он по-прежнему оставался непреклонным.
– О мой добрый Феникс, о мой дорогой па, не проси меня о помощи Агамемнону, слишком жестокую обиду нанес он мне при всех аргивянах! Но если ты настаиваешь, сделай мне сегодня подарок: останься у меня ночевать, как в те добрые давние времена, когда ты рассказывал мне перед сном о подвигах героев. А завтра вместе подумаем, как нам быть. Что лучше – стать свидетелями разгрома ахейцев или покинуть эту злосчастную землю и вернуться во Фтию, до которой отсюда всего три дня плавания на корабле?
Тут от группы слушателей отделился Терсит. Он и прежде все время порывался что-то сказать, но то ли из благоразумия, то ли желая дать возможность посланцам выполнить свою миссию до конца, помалкивал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81