Но герцог пропустил мимо ушей возглас дочери, подлив себе в стакан виски. Он собирался подобрать дочери мужа точно также, как себе жену – в соответствии со значимостью родословной, величиной счета в банке или, на худой конец, как в случае с Анриеттой, размером недвижимости. Он был заведомо уверен, что Алиса будет любить того, кого он ей выберет.
– Я чуть не забыл Жильбера Гадобера, – продолжил он, как ни в чем не бывало. – Этот молодой человек сочетает в себе все вышеперечисленные качества.
– Жильбер! – воскликнула Алиса. – Но он же такой некрасивый! Ты ведь не хочешь некрасивых внуков, не правда ли, папочка? – И прежде чем герцог смог возразить ей, Алиса чмокнула его в щеку и убежала, сказав, что узнает последние новости о пароходе. Александр Дювалон вздохнул, провожая дочь взглядом. Неодобрительно качая головой, он налил себе третий стакан виски и, прищурившись, посмотрел сквозь него на свет.
В это время на плантации Вильнев дверь дома отворилась и молодой раб Азби вбежал на кухню.
– Мама, мама, тумана почти нет. Пароход точно скоро будет.
Его мать Лилиан, которая как раз доставала свежевыпеченный каравай из печи, вздрогнула и уронила хлеб на пол. Каравай приземлился на верхушку, что вызвало у женщины еще больше недовольства.
– Ну вот, Азби, посмотри, что я из-за тебя сделала! Перевернутый каравай означает приближение дьявола.
Она подобрала хлеб и положила его на стол.
– Сколько раз я тебя просила не кричать в доме. Месье Филипп, будь он сейчас здесь, попросту выпорол бы тебя. – С этими словами она взяла щепотку соли и посыпала ею вокруг хлеба в надежде отвратить грядущее зло.
Лилиан посмотрела на сына, и взгляд ее смягчился. Азби было всего семь, и он был единственной радостью в ее жизни. Она готова была ради него на все. Его кожа была словно золотой, а волосы смешно топорщились палочками корицы в разные стороны. Но глаза его были светло-серыми, что придавало его взгляду сюрреалистические черты. Его смешливые губы, казалось, были предназначены для ухмылок. Сейчас уголки его губ опустились, а глаза наполнились слезами, засияв, словно начищенное серебро.
– Но ведь месье Филиппа здесь нет, – попытался запротестовать мальчик.
Лилиан, готовая разреветься сама, опустилась на колени и обняла сына.
– Но он скоро приедет, – мягко сказала она, и ее глаза встретились с глазами сына, – а ты прекрасно знаешь, что когда он приедет, то будет проводить много времени здесь, чтобы следить за нами, ниггерами.
Азби понимал, что мама специально говорит с ним так, поэтому выдавил из себя улыбку. И еще он прекрасно знал, как мама не любит визиты месье Филиппа. И хотя ему в силу возраста были непонятны очевидные особенности их взаимоотношений, он знал, что месье Филипп Дювалон использует Лилиан как наложницу. И еще он точно знал, что его матери это очень не нравится.
– Сядь, Азби, – сказала Лилиан с любовью, – я тебе сделаю бутерброд с маслом и медом.
Мальчик смотрел на маму с обожанием. Она была единственным живым существом в этом жестоком мире, которое любило и защищало его от всех мерзостей тяжелой судьбы раба.
– Мама, ты самая красивая мама в мире.
Слова сына тронули Лилиан, хотя бывали времена, когда она готова была эту свою красоту проклясть. Ей исполнился лишь двадцать один год, и она была квартеронкой, дочерью мулата и белого, то есть имела четверть негритянской крови и взяла лучшее от всех. Кожа ее была золотисто-коричневой, а тяжелые длинные вьющиеся волосы, которые она всегда прятала в пучке на затылке, каштановыми. Глаза, словно чуть вздернутые по краям, точно две миндалины, смотрели на мир сапфирами радужки. Ее точеная фигура с пышными грудью и бедрами, осиной талией и длинными стройными ногами заставляла мужчин всех цветов провожать ее жадными взглядами, а женщин неодобрительно щелкать языками.
Будь Лилиан свободной женщиной, она была бы рядом с каким-нибудь буржуа из новых властителей мира сего, но, увы, она была не свободна. К тому же она уже давно потеряла свою девственность. Она родилась от мулатки, принадлежавшей богатой креольской семье. Ее отец, которого она никогда не видела и о котором ничего не знала, был белым. Ее вырастили как компаньонку двух близняшек, поэтому ее обучили хорошо говорить и правильно вести себя в обществе.
Когда ей исполнилось четырнадцать лет, ее хозяин, как и две трети всего населения плантации, умер от какой-то болезни, и распорядитель имущества решил, что от оставшихся рабов проще избавиться, продав их за наличные. Так Лилиан попала к Филиппу Дювалону, который выкупил ее на рабском аукционе и привез в поместье Вильнев, а не в Саль-д'Ор, подальше от глаз матери. Филипп был единственным мужчиной, которого когда-либо знала Лилиан. И никогда она не испытывала страсти и не знала нежности. Она была почти уверена, что Филипп знает о том, что противен ей, но ей казалось, что это ему даже нравится.
Лилиан посмотрела на потолок, с которого свисали мухоловки, где трепыхались различные насекомые, пытаясь обрести свободу, зачастую жертвуя лапкой. Ироничная улыбка тронула губы женщины. Как она похожа на этих насекомых! До той поры, пока Филипп не обзаведется женой и не привезет ее в Вильнев, она обречена на ожидание, не в силах изменить что-либо в своей судьбе. Единственное, что радовало ее в жизни, – это ее сын. Когда ей становилось плохо, она тут же думала об Азби, и мир становился вдруг лучше.
– Иди, погуляй на улице, – сказала она сыну, вставая из-за стола, – а я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое на ужин.
– Ладно, – сказал мальчонка и вышел из дома. Несмотря на все минусы положения, были и очевидные позитивные моменты в ее существовании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111