– Я смогу доказать, что в это время я ехал в поезде…
– Возможно. Но ты не будешь отрицать, что подписывал документ, в соответствии с которым я становлюсь твоим доверенным лицом? – Люсьен поднялся и подошел к окну. – Разве я не говорил, что твоя подпись на одном из них означает, что ты теряешь право на наследство и состояние, если не выполнишь условия известного договора?
Генри ждал, что слова брата вызовут у него гнев или отчаяние – словом, любую реакцию, которая неизбежна в такой ситуации… при таком предательстве. Но он ничего не почувствовал, кроме знакомого ощущения подавленности и пустоты, всегда возникавшего после общения с отцом. Пустоты, в которой не оставалось места даже для боли. Генри казалось, что душа его отлетела на минуточку и обнажилась, как лес поздней осенью. Он решил, что лучше не заглядывать в свою душу и не показывать ее другим, пока она не обретет достойное одеяние.
Речел заметила, как изменилось выражение лица Генри: злость исчезла, и оно стало застывшим и безразличным. Видимо, в душе его царила такая же апатия, Речел вспомнила, что девушки в заведении матери тоже постепенно становились бесчувственными – так легче переносить страдания. В детстве, если ее обижали подруги, она пряталась на чердаке, где научилась не бояться полумрака, черных теней и одиночества, научилась забывать обиды и подавлять желания.
Но Речел сомневалась, что Генри мог бы найти утешение в темной комнате. Его подавленность показалась ей слишком глубокой, пустота почти абсолютной. Вот он закрыл глаза и холодно сказал:
– Тогда решено. Пусть будет по-вашему.
Генри произнес это таким тоном, словно разговаривал с лавочником о какой-то покупке. Граф глубоко вздохнул, не переставая глядеть на брата, его сжатые пальцы выдавали внутреннюю борьбу.
– Я рад, что ты, наконец, согласился. Брак остается в силе. – Люсьен сел на диван рядом с Речел, откашлялся и опустил руку в боковой карман. – Прошу прощения, Речел, за мой неловкий трюк. Смею надеяться, что эта вещица убедит вас в том, что я действовал из лучших побуждений… – Он вынул изящную бархатную коробочку, расшитую жемчугом. – Это принадлежало нашей матери и перешло ко мне после ее смерти. Но, я полагаю, мать была бы довольна, если бы это носила жена Генри.
Генри открыл глаза, вяло наблюдая за происходящим. Его лицо оставалось таким же безрадостным, как и прежде, только брови чуть нахмурились. Речел уставилась на коробочку, не в силах взглянуть на человека, которого обманным путем заставили признать ее своей женой. Она согласилась участвовать в этом обмане. Более того, Генри понятия не имеет о ее прошлом, что усугубляет вину женщины.
Речел не сомневалась, что он не из тех, кто легко прощает. А если и простит ей участие в интригах брата – ведь она такая же жертва, как и он сам, – то не забудет, что она намеренно скрыла от него свое происхождение.
Сильная рука взяла ее за запястье и вложила в ладонь холодную коробочку.
– Прошу вас, откройте ее, Речел, – мягко сказал Люк.
Осмотрев коробочку, она нашла крючок и кончиком ногтя подцепила и откинула его.
– Крючок такой маленький, – пробормотала она. – Я никогда такой не видела…
– Вот так-то, Люсьен! Жена твоего брата ничего не понимает в ювелирных изделиях, – с иронией заметил Генри. – Лучше подари то, что она сможет оценить.
– Ты не прав, Генри, – возразил Люсьен. – Твоя жена способна оценить прекрасное, так как сама обладает красотой и утонченностью. Поэтому дорогие украшения ей как раз подойдут.
Красота и утонченность. Эти слова воодушевили Речел. Ей казалось, что Люсьен обращается скорее к ней, чем к брату, словно понимает ее волнение и хочет успокоить.
– О, Боже! – произнесла Речел, открыв коробочку и впервые увидев, что находится внутри.
На черном бархатном дне лежало ослепительно-белое жемчужное ожерелье, в центре которого гордо сиял крупный овальный рубин. Речел видела ожерелья и раньше – разноцветные блестящие шарики, нанизанные на нитку – их носили девушки в доме матери. Нитки часто рвались, и Речел помогала собирать по бусинке тусклые побрякушки. Но эта…
Ее пальцы дрожали, когда она гладила жемчужины. Их белизна казалась насыщенной, а сияние глубоким, что отвергало мысль об использовании краски или искусственного материала. Речел нерешительно посмотрела на Люка:
– Настоящее сокровище! Я не ожидала…
В изумлении она медленно покачала головой.
– А что вы ожидали, миссис Эшфорд? – спросил Генри, стараясь казаться равнодушным. – Что это будут фальшивые бусы?
– Я ничего не ожидала, мистер Эшфорд, – резко возразила Речел. – Ничего, кроме делового соглашения. Такой подарок едва ли соответствует ситуации.
– Ситуация ни при чем, – проговорил Генри. – Вы – жена Эшфорда, и вам необходимо иметь все необходимые аксессуары… – он переглянулся с Люсьеном, – истинной леди.
– Речел и без того истинная леди, – ровным тоном сказал Люк. – Я это понял сразу.
Коробочка выскользнула из рук Речел и упала в складки ее платья между колен.
– Мне не нужны драгоценности, сэр! И не нужны никакие титулы.
– Не относитесь к моему замечанию слишком серьезно, – произнес Люк. – Никто не заставляет вас носить драгоценности, но вы можете хранить их у себя.
Речел опустила голову, убрала ожерелье и захлопнула коробочку. Граф устало вздохнул, взял коробочку из рук женщины и потянул за крошечную золотую цепочку. Снова открылась крышка, обнаружив двойное дно. Речел затаила дыхание, разглядывая крупный золотой перстень с рубинами и бриллиантами, которые почему-то показались ей капельками крови и слез…
– Обручальное кольцо нашей матери, – негромко сказал Люк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87