– Да? О… конечно, романтично… да… да… Он вопросительно посмотрел на Чендлера.
На лице Чендлера, как всегда, ничего нельзя было прочесть, но в глазах появилась живая искорка.
– Да, – произнес он сухо. – Я тоже считаю, что это очень романтично. Но заметили ли вы грязные тряпицы, висящие на деревянных сооружениях, похожих на виселицы, наверху минаретов? Это ведь команда изготовиться к молитве. Я думаю, что их хотя бы раз в год стирают. И, разумеется, у муэдзина не может быть такого мощного, всепроникающего, сверхчеловеческого голоса. Знаете, как это происходит? Он спокойно сидит с микрофоном где-то посреди мечети, а повсюду в городе развешаны громкоговорители.
Изобель повернулась на стуле.
– Ну почему, почему вы разрушаете все это волшебство и роумантику. И все равно, мне это очень и очень нравится.
Глаза Джереми блуждали поверх головы Изобель. И зачем только эта женщина влезла. Такой был подходящий момент извиниться перед Карлоттой, попросить прощения за то, что я не понял… Но то, что он увидел у двери, заставило его на время отвлечься от этих мыслей.
– Ого, доложу я вам, – восхищенно произнес он. – Кстати, о волшебстве, предлагаю взглянуть на Малагу.
В дверном проходе стояла Малага, как всегда с гордо поднятой головой, и рыскала глазами по столам. На ней была роба длиной до пят из кораллово-розовой серебряной парчи. Полы снизу доверху были застегнуты на множество крошечных пуговок, величиной с горошину. Ее стройная талия была перехвачена черным бархатным кушаком, обильно украшенным золотом и серебром. На ногах вышитые черные бархатные бабуши.
Обнаружив их, она начала движение через зал, провожаемая восхищенными взглядами. Молодой араб в белой шелковой джеллабе даже приподнялся со стула, с полуоткрытым ртом и горящими словно маслины глазами.
Джереми и Чендлер встали. Джереми сделал поясной поклон и подал стул.
– Малага, ты, как Шахерезада, явилась к нам из «Тысяча и Одной Ночи».
Она пожала плечами и села.
– А я чувствую себя как приемная дочь Бабы-Яги.
Она не спеша и зорко оглядела зал.
– Что это за Богом забытое место? Кругом ни одного мужчины.
Губы Чендлера скривились в радостной улыбке.
– Благодарю, дорогая. Надеюсь, ты разрешишь этому евнуху, а может, я для тебя голубой? – заказать тебе что-нибудь? Кстати, откуда все это убранство? Ты выглядишь, как наложница из гарема. И я не видел тебя за обедом, И к слову о немужчинах, где наш Грег?
– Закажи мне бренди, и большой, – она говорила раздраженно, почти вызывающе. – И прежде чем ты покажешь здесь свои фокусы, я покажу несколько своих. И еще в запасе у меня есть. Мы с Грегом обедали во французском ресторане, в новом городе. Оба вышли, разумеется, на охоту. Попался один свободный кадр, к тому же чертовски хорош собой. Но оказалось, что его интересует Грег, а не я. Представляете! А, как известно, Грегу мужчины не нужны, ему мальчиков подавай, и он отправился за ними, на охоту. Знаете, он сказал, что здесь есть детские бордели и с мальчиками, и с девочками. В общем, на любой вкус, кроме моего.
Изобель в молчании внимала Малаге. Затем пальцами потрогала ее рукав.
– Мне кажется, это одеяние довольно дорогое. Как оно называется? Я знаю, что те, с капюшонами, называют как-то вроде джеллибэгс.
– Понятия не имею, – скучным голосом проговорила Малага, – я купила это сегодня на киссарии, когда мы после полудня шлялись с Грегом по медине.
Чендлер посмотрел на одеяние Малаги с видом знатока.
– Это прекрасно, Малага. Он повернулся к Изобель.
– Это называется кафтан. Одежда для дома. Та, что на Малаге, предназначена для свадеб и других торжеств. Знаете, когда они ветшают, примерно лет через двадцать – а фасоны здесь не меняются, – их продают евреям, а те каким-то способом сжигают ткань и выплавляют золото и серебро, из которых потом делают украшения.
Подбородок Изобель опустился еще ниже, она восхищенно закивала.
– О, как это интересно. Чендлер, вы знаете так много потрясающих вещей.
Чендлер смотрел на нее не мигая.
– А я вообще потрясающий.
Изобель с минуту не сводила с него глаз, не меняя выражения лица, а затем глупо хихикнула.
– Я просто балдею от вас. Сколько умного можно услышать, общаясь с вами.
Она обернулась к Малаге и шаловливо погрозила пальцем.
– Вам надо быть осторожной, а то, как бы какой лихой араб не похитил вас.
Малага полузакрыла глаза.
– О Боже, – голос ее был хриплым, – да это было бы счастьем. А зачем, вы думаете, я так нарядилась?
Она придвинула свое лицо вплотную к Изобель.
– А вам приходилось когда-нибудь переспать с арабом?
Изобель подалась назад на своем стуле. Губы ее округлились в испуге:
– О-оо!
Наклонив голову набок, Малага снова полузакрыла глаза.
– Трудно даже вообразить, как это будет фантастически, потрясающе, незабываемо прекрасно. Уверена, они знают все приемы и ухищрения, существующие на свете, о которых наши англичане, да и американцы – у обоих вместо крови моча, – и понятия не имеют. А если что и знают, так они ведь слишком стыдливы и респектабельны, чтобы продемонстрировать женщине это. Для наших мужчин, англосаксов, главное следовать традициям; мамочка и папочка – это у них прежде всего. Все, что было хорошо для папочки, будет хорошо и для меня. А ну-ка повернись, дорогая Мейбл. Да не двигайся ты так быстро – это ведь неприлично. Вот почему так много среди женщин лесбиянок.
Чендлер коротко рассмеялся.
– Не хочешь ли ты сказать нам, что в душе – вряд ли это удачное слово – ты лесбиянка?
Глаза Малаги вспыхнули.
– А почему бы и нет? Что дает вам, грязным мужикам, право считать, что вы незаменимы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94