А пальцы ее лихорадочно блуждали по его спине, голова ее то вздымалась, то опадала на подушки. И она хрипела.
– Ну давай же, Чендлер, ради Бога, давай… Хрип перешел в сладостный стон, и началось сокровенное действо. Тишину нарушало лишь их возбужденное дыхание. И тела их двигались в унисон.
Внезапно она изогнулась дугой и издала еще один вопль, плавно переходящий в какой-то надчеловеческий стон, скорее похожий на вздох. Он лежал на ней, вздрагивая. Агония настигла и его. Воцарилась тишина.
Он поднял голову и поглядел на нее. Закрыв глаза, она улыбалась, как ребенок во сне. Он осторожно поцеловал ее веки и кончик маленького носика. Намотал на палец кудряшку у виска.
– А все-таки, ты маленькая стервоза, – произнес он нежно, – никак не даешь мне раздеться.
Она открыла глаза и удовлетворенно вздохнула.
– Раздевайся сейчас, кто тебе мешает.
– Милая девочка, дай мне хоть маленькую передышку. Молю тебя!
– Тогда принеси мне чего-нибудь выпить. После занятий любовью я люблю выпить, покурить, поболтать в постели.
Он встал и отправился в ванную за стаканами. Через пару минут появился в шелковом халате и как вкопанный остановился, широко раскрыв глаза. Френки, обнаженная, распростерлась на белых простынях. Матовая нежная кожа, стройные, словно отполированные ноги, густые волосы между ними.
– Как ты хороша, Френки! Какая ты свежая и молодая.
Он вдруг оборвал себя и, оглядев свой халат, рассмеялся.
– Вот и сморозил три банальности подряд. Очень оригинально.
Он подошел ближе к постели.
– Ты все еще хочешь выпить?
Она кивнула.
– Да, хочу. И сигарету. А потом сними этот дурацкий халат, ложись рядом и разговаривай со мной.
Он раскурил сигарету и подал ей. Наполнил два бокала, поставил их рядом на пол, сбросил халат и наконец лег рядом. Пальцы его начали увлекательное путешествие сначала по одной груди, затем перебежали на другую, затем спустились на нежный плоский живот, затем двинулись ниже. Но это были пальцы одной руки. А другая в это время нежно гладила восхитительные рыжие волосы.
– Послушай, ты, маленькая чертовка. Зачем ты сказала Изобель, что красишь волосы?
Она наморщила нос и повела плечами.
– Сама не знаю. Честно. Я сознаю, что ее нужно жалеть, но есть в ней что-то такое. И мне все время почему-то хочется, помимо моей воли, сказать ей какую-нибудь гадость. И тебе, между прочим, тоже. Я заметила. Понимаю, что говорить о крашеных волосах было глупо, но не смогла удержаться.
Чендлер перевернулся на спину и задумчиво уставился в потолок.
– Ну что за чушь… Я не собираюсь, лежа с тобой рядом, с такой прекрасной обнаженной девушкой, говорить о старой мерзкой мумии. Я хочу поговорить о тебе, Френки. Ты никогда ничего не рассказываешь о себе. Как будто у тебя есть какая-то тайна. Этакая загадочная Мона Лиза. У тебя есть, что скрывать от меня, дорогая?
Ее тело слегка напряглось.
– Ерунда. Никаких таинственных секретов у меня нет. Ты заговорил, как редактор женского журнала. Но даже если бы у меня и был какой-нибудь секрет, тебе-то что за дело?
– Я просто думал о тебе. Ну вот, например, почему ты заплакала тогда, когда мы в первый раз занимались любовью?
Она сбросила его руку и села.
– Это не твоего ума дело, Чендлер. Понял? Ты воображаешь себя каким-то высшим существом, которое может совать свой нос в жизнь и душу любого и бесстрастно ее исследовать. А у самого никаких эмоций. Ты ведь холодный, холодный, как льдина. Скажи, ты вообще-то любил кого-нибудь в своей жизни?
Одной рукой он возвратил ее в исходное положение, а другой достал бокал. Глаза по-прежнему были сосредоточены на потолке.
– Знаешь что, Френки. Есть много разновидностей любви. Не думаю, что эта глубокая мысль для тебя нова. Взять хотя бы любовь эгоиста. Мужчина, когда его посещает лирическое настроение, будет всю ночь не давать тебе спать, рассказывая, как он тебя любит, хотя он знает, что ты умираешь, как хочешь спать. Он заставит тебя спать с головой на его плече и будет всю ночь храпеть тебе в ухо, а у тебя после этого весь день будет болеть шея. И это только самый простой пример. Такая любовь мужчины гроша ломаного не стоит. Он любит только себя. Ты никогда не затронешь его сердца, на этом месте у него тщеславие и самомнение. И не дай Бог тебе затронуть их – он тотчас возненавидит тебя. А любовь его всегда при нем – это он сам. Моя милая Френки, никогда не позволяй такого рода мужчинам завладевать твоими чувствами.
Она скосила на него глаза.
– А почему ты мне все это рассказываешь? Думаешь, я дитя. Может быть, ты думаешь, что я… что я страдаю от такой любви? Так ты глубоко ошибаешься. Я… Постой, постой… А по-моему, ты говорил сейчас о себе самом. Но почему? Скорее всего ты решил, что я влюблена в тебя, и ты таким манером меня предупреждаешь. Мол, если я буду потом страдать, то это моя вина. Мол, сама виновата, я ведь предупреждал. Правильно я говорю? А? Правильно или нет? Ты, самодовольный сукин сын? Он рассмеялся.
– Правильно, правильно. Ну, конечно, правильно, дорогая. Ты уже допила свое?
Он хотел взять у нее бокал, но она попыталась спустить ноги на пол.
– Мне с тобой стало противно. Я ухожу.
Он крепко сжал ее бокал. Она стала отпихивать его рукой, Грустно вздохнув, он свободной рукой повернул ее набок и шлепнул по попке. Она сделала попытку вырваться, но он вытянул наконец из ее руки бокал и поставил на пол рядом со своим. Затем повернулся так, что все ее тело оказалось под ним, и начал нежно целовать ее лицо. Ее попытки вырваться становились все слабее и слабее. Надув губы, она прошептала:
– Я ненавижу тебя, Чендлер.
Но его тело уже начало медленные заветные движения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94