– Я забыл о самом главном.
Девушка умоляюще посмотрела на него, ожидая разъяснений.
– Мыло. Ты постой здесь, а я сейчас за ним схожу.
– Венс, куда ты?
Видя, что друг не шутит, Адела бросилась следом за ним.
– Я же сказал – принесу мыло. – Он улыбнулся. – Даже в таких походных условиях девушке нужно быть чистой.
– Неужели ты думаешь, что мне все равно не придется перемываться потом в доме? Какая тебе разница? Я ведь и так согласилась на купанье. Ради тебя.
– Лучше с мылом, – повторил Венс, будто не слыша того, в чем его пытались убедить.
И ушел.
Голая девушка осталась на поляне одна.
Она вернулась к костру и села на корточки.
Выступать со стриптизом в переполненном, прокуренном зале казалось ей совершенно обычным делом. Множество глаз, устремленных на нее, сами собой образовывали подобие живой ограды, внутри которой она чувствовала себя в полной безопасности, раздеваясь не столько для них, для этих похотливых или погруженных в задумчивость мужских и женских лиц, сколько для своего собственного удовольствия.
Сейчас же все изменилось.
Она была одинока в огромном лесу, где ее не видели, но могли увидеть, где ее нагота наконец-то стала настоящей, постыдной наготой, которая вызывает не ощущение восторга от красивого сочетания линий, а жалость и желание надругаться над ней.
Между тем вода в первом ведре пошла пузырями. Адела с большим трудом сняла его с огня, стараясь не обжечься, и повесила второе.
Венс все не шел.
Появился он минут через десять, сжимая в руке кусок мыла, завернутый в бумагу.
Он положил его на траву рядом с тазом и прошел на свое место.
– Ты неправильно делаешь, – заметил он, присмотревшись к происходящему. – Тебе вовсе незачем греть второе ведро. Иначе у тебя не будет холодной воды, чтобы разбавлять кипяток из первого.
Адела сняла уже успевшее потеплеть ведро с огня, поставила на землю и встала обеими ногами в таз.
Небольшая пластмассовая кружка красного цвета висела здесь же на ветке куста.
Девушка стала черпать ею по очереди из обоих ведер и поливать себя тонкой струйкой.
Потом, стоя лицом к Венсу, тщательно намылилась.
– Тебе нравится? – спросил он, закидывая ногу на ногу.
– Очень… Я чувствую тебя… Твой взгляд… Мне стыдно… Оба одновременно вспомнили, что забыли еще одну важную вещь – полотенце.
После короткого спора было решено, что девушка вернется в дом как есть, не вытираясь. На сей раз победа была за Аделой – она не хотела снова оставаться в одиночестве.
Уже в доме Венс придумал для нее новое испытание: на второй этаж девушке пришлось подниматься по лестнице на четвереньках. Она ползла, а он наблюдал, как следом за ней тянется со ступеньки на ступеньку мокрая дорожка из капель.
Понимала ли Адела, что ее унижают? Странно, но она отдавала себе отчет во всем, что делала, и при этом не испытывала никаких неприятных ощущений. То есть неприятные ощущения были, однако именно благодаря им, благодаря тому, что она находила в себе силы преодолевать их, ей это не просто нравилось – она упивалась своей покорностью. Она знала, что и Вене может видеть это ее состояние, хотя, скорее всего, он воспринимал влажное поблескивание между напряженных бедер как последствие купания.
Она же продолжала купаться. Купаться в этом взгляде, в прохладных струях воздуха, перемещающегося над самым полом, в волнах новых для себя ощущений, в мягком сером свете затухающего дня.
Глава 20
Для многих из нас оказывается гораздо приятнее думать о том человеке, которого именно сейчас нет поблизости и чей воображаемый двойник представляется нам вершиной совершенства. Мы склонны приписывать ему самые замечательные свойства, мы мечтаем, мы строим планы, но все это продолжается лишь до тех пор, пока мы вновь не встретим оригинал, и тогда все наши фантазии кажутся нам скучными и лишенными всякого основания.
Иногда же происходит обратное: не видя человека перед собой, мы забываем о нем, но стоит нам снова его повстречать, как что-то происходит, и он притягивает к себе все наше внимание.
Именно так и вышло у Стефании в случае с Ричем.
Они встретились вновь на следующий день после прерванного свидания в «Марокко», и Стефания не без удивления заметила, что не может ограничиться сухими «привет» и «как дела?». Чаши весов поменялись местами. Баковский был забыт.
Ричард! Она должна разобраться с ним до конца, выяснить, кто он такой, почему при виде его ей все время хочется чего-то, что она пока не в состоянии определить даже для себя самой.
Из «Мотылька» они вышли вместе. Чуть ли не обнявшись. У обоих было отличное настроение, и мечталось о чем-то невероятном.
– Я знаю одно место, где тебе наверняка понравится, – заявила Стефания, беря Рича под руку. – Мы можем зайти туда совсем ненадолго.
– Отлично! Только сначала нужно перекусить. – Он шел по улице, гордый от сознания того, что привлекает живое внимание прохожих своей длинноногой спутницей, словно ступающей по подиуму на демонстрации парижских мод, а не в толпе вечно куда-то спешащих ньюйоркцев. Я чуть не проспал утром и потому не успел позавтракать.
– То-то ты так жадно вглядывался в бутерброд на столе Дот! – смеялась Стефания, откидывая со лба непослушные пряди. – Ты что, из гордости отказался, когда я предложила тебе такой же?
– Мне показалось, что отказаться будет вежливо. Но если бы ты настояла…
– На твоей могилке будет написано: «Погиб голодной смертью от вежливости». Не правда ли, звучит?
– Постой, так это ты придумываешь лозунги против апартеида в Южной Африке? У тебя неплохо получается.
– Мой последний лозунг: «Долой красноречивых компьютерщиков!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103