Это происходило помимо нее, из-за ее излишнего любопытства. Когда ей велели сидеть спокойно, она никак не могла сдержаться и высовывала головку за дверь или шла на цыпочках вверх по лестнице, чтобы увидеть или услышать, что именно взрослые хотели от нее утаить, как в тот раз, когда папа возражал против того, что Джемму и Чарльза не пригласили на свадьбу маминой сестры Сельмы.
– Блессинг находится в самом центре Юга, Джин. Ты и твой комитет творите чудеса в том, что касается негров, но ты не можешь перевернуть все за одни день. – Голос матери удалялся вверх по лестнице их дома на Парк-авеню. Грейс притаилась за резной колонной. – Безусловно, я согласна с тем, что их следовало бы пригласить. Они жили в нашей семье с тех пор, как я еще лежала в пеленках. Но ты же знаешь нашу мать: у нее случился бы еще одни удар, если б только я стала настаивать.
Папа пробормотал что-то вроде того, что если у бабушки случится еще одни инсульт, то это не так уж и плохо. И, обращая сказанное в шутку, сказал, подзадоривая маму:
– Корделия, я иногда начинаю думать, что ты вышла за меня замуж только для того, чтобы досадить своей матери!
Грейс поняла, что он на самом деле не винил маму за упрямство бабушки Клейборн.
Когда широкая и слегка сутулая спина отца скрылась за входной дверью, ей страшно захотелось помчаться вслед. Было интересно посмотреть, как выглядит дом Маргарет внутри. Ей никогда не приходила в голову мысль о том, что Маргарет может быть где-нибудь еще, кроме как за столиком в приемной отца, на котором стояла большая пишущая машинка и лежали аккуратные стопки бумаги.
Но она не побежала за ним. Она ведь обещала.
Грейс поискала в карманчике джемпера свой солодковый корень. Она не была похожа на Сисси, которая заглатывала свои лакомства, как маленькая толстая золотая рыбка. Ей нравилось откладывать вкусненькое "на потом". Так можно получить больше удовольствия, ожидая часами или даже целый день предвкушая что-то приятное. Когда она вынула корешок, который папа дал ей еще утром, оказалось, что он стал липким и грязноватым. Она все равно откусила кусочек и стала жевать, сердитая и на себя, и на Сисси, слишком маленькую, чтобы понять, что происходит.
– Мне жарко! – захныкала Сисси. Грейс опустила стекла передних дверей.
– Ну, вот, – сказала она, пытаясь говорить так, как обычно говорила мама, давая понять, что вопрос закрыт раз и навсегда.
– Мне все равно жарко!
Сисси вертелась на соседнем кресле. Солнце било сквозь лобовое стекло, и казалось, будто тенистые деревья вдоль дома – это прохладная речушка, в которую Грейс хотелось забрести, закатав штанины брюк.
Грейс, сама вспотевшая и раздраженная, огрызнулась:
– Тебе не жарко! И если ты снимешь туфельки, то получишь от меня оплеуху.
Сисси прекратила попытки расстегнуть пряжку на туфельке и заревела. Ее солодковый корень жирным клейким червяком упал в пыль на полу.
Грейс попыталась вытереть липкие ручки Сисси скомканной салфеткой «клинекс», но от этого, как ей показалось, руки стали только грязнее. Похожая на булочку, круглая мордашка Сисси сморщилась, и слезы покатились по щекам.
– Я хочу к мамочке! – рыдала она.
– Ты хочешь сказать – к папе? – поправила ее Грейс.
– Нет, к мамочке!
– Мама в Нью-Йорке, – огрызнулась Грейс. – На, – сунула она сестре свой солодковый корешок, – можешь съесть мой.
– Не хочу!
Грейс почувствовала, что сама вот-вот заплачет. От жары все тело чесалось, и ей уже стало стыдно, что она рявкнула на Сисси, потому что теперь ей и самой хотелось разуться. Но главное, ей срочно потребовался туалет.
– Сейчас вернусь, – сказала она Сисси. – Никуда не ходи!
Это все равно, что сказать рыбе "не улетай", подумала она. Сисси часто капризничает, но всегда послушна.
Приближаясь к дому, она уже забыла, как ее раздражала сестра, и снова почувствовала страх. Из дома доносились звуки – нехорошие звуки. Крики. Голос, похожий на голос Маргарет, вскрикивал, умоляя. А другой, мужской голос, – но не голос ее отца, – звучал хрипло и грубо. Мистер Эмори? Грейс никогда не думала о человеке с коричневым лицом и в какой-то униформе, изображенном на фотографии, что стояла на столике Маргарет, как о реальной персоне.
Она старалась убедить себя, что эти голоса слышались из телевизора, включенного на полную громкость. Маргарет наверняка одета в свежие выглаженные юбку и блузку, она улыбнется, быстро сделает приседающее движение, чтобы заглянуть прямо в глаза Грейс, и скажет: "Боже, да ты растешь так быстро, что я за тобой не поспеваю!"
Маргарет Эмори была негритянкой, но совсем не была похожа на Джемму или Старого Чарльза. Она не была черной. Цвет ее кожи скорее напоминал бежевый оттенок маминой пудры. Маргарет носила шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, как и мама Грейс. Волосы она зачесывала гладко, аккуратно подворачивая их концы. Когда она разговаривала по телефону, ее голос звучал очень по-деловому. Многие обращались к ней "миссис Эмори", но она сказала Грейс, что та может ее называть Маргарет.
– Ты кто? – остановил Грейс гортанный голос, донесшийся с затененной деревьями веранды.
– Я… я ищу отца.
Грейс прищурилась, чтобы глаза быстрее привыкли к внезапному переходу от яркого света к густой тени.
На верхней ступеньке лесенки сидела худенькая девочка в велосипедных туфлях и в просторной майке с короткими рукавами. Грейс ее тут же узнала по фотографии в рамке, которая стояла на столике Маргарет рядом с фото мистера Эмори. У нее была такая же светлая кожа, как у матери, и зеленые глаза. Волосы торчали толстыми и короткими косичками по обеим сторонам ее узкого лица со странными наклонными скулами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150