Будьте уверены, Нола подняла шум. И так поступила бы любая мать, если у нее есть голова на плечах.
– Это связано с таблицей умножения?
Таша покачала головой, ее плечи задрожали, и она разразилась слезами:
– О-на заставляет меня учас-твовать в п-п-оо-становке!
Постановка? Об этом, кажется, что-то говорилось в одном из объявлений, которые школа обычно рассылает с девочками по домам – о собрании ассоциации учителей и родителей, об экскурсиях за город и о борьбе со вшами. Конечно, ведь приближается Неделя самоуважения чернокожих, и ученики пятых классов должны принять участие в постановке пьесы о борьбе за гражданские права.
– Она дала тебе одну из ролей без слов? – с усмешкой произнесла Нола, надеясь, что в этом все дело.
Таша разразилась новым приступом рыданий.
– Я должна изображать плохую женщину, которая накричала на Розу Паркс, когда та хотела сесть в автобус!
Нола почувствовала, что у нее внутри что-то переворачивается, медленно, словно огромная плоская глыба. Она пришла в смятение от ощущения, которое, как она думала, уже похоронила вместе с матерью… ощущения того, что она недостаточно черная… Или недостаточно белая.
Она почувствовала приступ гнева. Ей хотелось задушить Ташину учительницу.
– Она объяснила, почему выбрала именно тебя? – спросила ласково Нола, изо всех сил стараясь подавить растущую ярость, похлопывая Ташу по плечу.
– Она не сказала, но я-то знаю! – выпалила Таша. – Джамал сказал: потому что я белая!
Белая? И это все?! Нола почувствовала, как истерический смех закипает в ней маленькими пузырьками, и прикусила язык зубами, чтобы он не вырвался наружу. О, вот это забавно! Как бы мама оценила эту шутку? Мама, которую трижды не пускали переночевать в мотелях. Мама была светлокожей, сама Нола – почти белая. Даже несмотря на то, что кожа Маркуса была темнее, чем ее, обе девочки оказались светлокожими. И нечего удивляться, что Таша и Дэни выделялись даже среди мексиканцев и арабов, с которыми учились вместе в одном классе.
– О, моя сладкая! – Она вздохнула и почувствовала себя вдруг такой усталой, что у нее хватило сил только на то, чтобы прижаться щекой к макушке Ташиной головы, такой нежной и шелковистой, словно молодая трава. – Я поговорю с ней. Завтра.
Нола слегка расслабилась и увидела, как Таша засунула было большой палец в рот, но поймав себя на этом, сделала вид, что просто провела им по губам.
– Ты ей не скажешь, что это я тебе сказала? – спросила она.
– Я скажу, что услышала от одной из матерей.
– Миссис Миллер не рассердится на меня?
Это прозвучало так, как будто Нола могла предотвратить боль, когда наклеивала пластырь на разбитую коленку, или заставить Маркуса появиться, когда он забывал, что наступила его очередь провести выходные с девочками.
Нола притянула Ташу поближе и крепко прижала к себе. Она уже отправила просьбы о приеме в разные школы и сложила их копии в верхний ящик стола.
Может быть, на следующий год… Нет, непременно на следующий год! Особенно Ташу. Смышленую и восприимчивую, хотя слишком чувствительную к этим чертовым тестам по определению коэффициента умственного развития.
Но плата за обучение в частных школах так высока – десять тысяч в год, плюс столько же, если она пошлет туда и Дэни. Хотя они и не были, что называется, бедными, но до тех пор, пока ей не удастся стать помощником или управляющим проектом, вопрос о частной школе стоять не может.
– Мне хочется спать. – Таша зевнула и выскользнула из объятий Нолы, плотно прижалась к загнутому углу подушки и свернулась калачиком, продолжая играть на нижней губе большим пальцем руки. В этот момент она как две капли воды напоминала ей Дэни, будто они были двойняшками. – Спокойной ночи, мамочка.
– Спокойной ночи, дочурка.
Вернувшись в кухню, Нола решила что-нибудь съесть, но сама мысль о приготовлении еды, даже бутерброда, оказалась выше ее сил. Вместо этого она вылила в чашку остатки кофе и взяла подсохшее печенье «Энтенменс», которое Флорин оставила на стойке. Обед в моем стиле! – рассмеялась она, проходя через холл в спальню, что находилась за лестницей.
Но, вместо того, чтобы раздеться и забраться прямо в кровать, Нола, погрузившись в мягкое лоно низкого дивана перед туалетным столиком, вспомнила о звонке Грейс.
Чего хочет эта женщина? Не станет ли Грейс совать нос в то, о чем она пообещала маме никогда и никому не рассказывать?
Нола оглядела стены, оклеенные обоями с экстравагантным узором из птиц и шпалер, увитых листьями, кровать в стиле модерн из красного полированного дерева ручной работы. Вся эта квартира похожа на нее – дизайн, построенный на экстравагантных контрастах: картина конца прошлого века, висящая рядом с эстампом Матисса, про который Таша говорила, что это – Гамби, перевернутый вверх ногами. И старый протертый турецкий ковер, на котором стояла подставка для коктейльных шейкеров, бронзовый торшер, зеленоватый от патины, и туалетный столик, непонятно к какому времени относящийся и творению какого мастера принадлежащий, который она нашла на толкучке.
Давным-давно, когда Маркус занимался торговлей ипотечными закладными, субсидированными правительством, его комиссионные позволили ей вернуться в школу и купить весь этот милый скарб. Теперь это живо напоминало ей о временах, когда надо было не убеждать себя в том, что поток денег неограничен, а класть их в чулок и прятать под матрац.
И теперешняя история с Грейс – такое же напоминание. О давних обещаниях, которые нельзя было давать. О детских годах, когда мама часто была взволнована и озабочена.
Она обманывала себя, посчитав, что если игнорировать Грейс Траскотт, то та в конце концов отстанет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150