Как могло бы быть хорошо с Джеком. Если… если…
– Эй, дамы, не забудьте, мы по-прежнему собираемся поужинать! – крикнул Джек, бросая многозначительный взгляд на Ханну. – Крис и я присоединимся к вам, леди, после того, как принесем побольше дров.
Крис потащился за Джеком неуклюжим черепашьим шагом. В помятом джемпере и в мешковатых джинсах, с лохматой гривой, сын заставил Грейс подумать: не связать ли его и не пройтись ли по голове ножницами Лилы для стрижки собак?
Грейс хотелось вдохнуть в него побольше энергии, но сейчас проблема была не в Крисе. Наблюдая, как Ханна лениво сползает с кушетки, Грейс почувствовала, что ее беспокойство возвращается.
– Ты знаешь, мне действительно очень нравится эта комната, – произнесла Грейс, пытаясь разбить лед молчания.
Она отвернулась от Ханны и посмотрела на вылинявшее пикейное одеяло, которое висело вдоль коллекции старинных подставок для блюд. Под ним на старом журнальном столике вишневого дерева стоял голубой кувшин для разбрызгивания воды и фонарь-"молния", который, судя по следам копоти, был выставлен не для демонстрации.
– Ее украшала моя мама, – сухо ответила Ханна. – Этим она зарабатывает себе на жизнь, ты же знаешь. Она в этом большая мастерица.
– Я вижу, – спокойно сказала Грейс. – Не каждому удается сделать загородный дом таким уютным, чтобы он выглядел, как на рекламе Лауры Эшли.
Глаза Ханны в ответ не оживились, в них сквозило уныние, она скрестила руки на груди. Она была одета в помятый холщовый комбинезон голубого цвета и в цветастую блузку, которые она на самом деле наверняка приобрела у Лауры Эшли, с опозданием поняла Грейс. На кухне Ханна сказала:
– Я могу приготовить «пасту». Мы всегда готовим «пасту» в первый вечер. Только отец по-прежнему называет ее «спагетти». Ты заметила, что он перед тем, как вылить молоко из пакета, взбалтывает его? Как будто он по-прежнему маленький ребенок, когда молоко разливалось по стеклянным бутылкам и сливки поднимались кверху.
– В моем детстве молоко тоже разливалось по стеклянным бутылкам, – сказала Грейс, выгружая салат-латук и полиэтиленовый пакет с анемичными помидорами в эмалированную раковину. – Я и не думала, что что-то изменится.
Ханна кивнула.
– Подобное произошло и с пластинками. В наше время идешь в магазин "Тауэр рекордс" и все, что видишь, – это компакт-диски. – Она задумалась. – Не потому, что компакт-диски хуже. Это просто… ну, ты знаешь…
– Да, я знаю… – соглашаясь, сказала Грейс, понимая, что это изменение само по себе – как и любое изменение – вызывает у Ханны неприятие.
Ханна, роясь в буфете у плиты, казалось, чуть-чуть смягчилась. Грейс удалось заметить, что ее плечи потеряли былое напряжение. Грейс пришло в голову сравнение с ковбоем, снявшим руку с кобуры пистолета. Но все, что произнесла Ханна, свелось к фразе:
– Грейс, ты не видела банку с соусом для спагетти? Грейс напряглась. Ей не хотелось противоречить Ханне, но Сочельник – это что-то особенное. Она нервно откашлялась.
– Я думала, что у нас будет что-то более… праздничное. И купила несколько корнуэльских куропаток, которые не требуют долгой готовки, и немного фарша. И сладкий картофель, который мы можем бросить в микроволновую печь.
Ханна нахмурилась, и едва заметная морщинка пролегла между ее невыщипанными бровями.
– Но у нас всегда в первую ночь «паста», – настаивала она.
– Но сегодня – Сочельник…
– Мы не отмечаем Рождество.
– А мы с Крисом отмечаем, – спокойно заметила Грейс.
Она выдержала стальной взгляд Ханны, чувствуя, как бьется пульс во всех уголках ее тела.
– Тогда почему ты здесь? – спросила Ханна. Ее глаза застыли от ярости.
Медленно, словно двигаясь под водой или во сне, Грейс обернулась и закрыла кран. Слова Ханны пролегли между ними, словно дуэльная перчатка, брошенная на потертый пол из сосновых досок. В пронзительной тишине, нарушаемой только стуком капель, она посмотрела Ханне в лицо и произнесла:
– Мне бы очень хотелось объяснить тебе все так, чтобы ты поняла. Что я не пытаюсь занять место твоей матери… или твое. Я – не враг тебе, Ханна! Твои родители развелись не из-за меня. Не я причина твоих несчастий.
В волнистом стекле старого буфета Грейс поймала свое бледное отражение – маленькая женщина со спутанными влажными волосами, напряженным лицом и крепко сжатым ртом.
– Что ты знаешь обо мне! – словно выстрелила ответ Ханна, и лихорадочный румянец покрыл ее щеки. – Ты не имеешь ни малейшего понятия, что делает меня счастливой! А если б имела, то тебя не было бы здесь.
– Но я здесь, – резко ответила Грейс.
– Мне бы хотелось, чтобы ты оказалась далеко отсюда… как можно дальше. Мне бы хотелось, чтобы ты исчезла с поверхности этой планеты!
Слова Ханны сразили ее, словно пуля, обожгли, вызывая желание согнуться пополам, как от боли. О чувствах Ханны она догадывалась, но слышать это – о, Боже, как больно!
– Это вряд ли случится, – сказала Грейс, изо всех сил стараясь говорить ровно. – Поэтому лучше решай – перемирие или полномасштабная война?
Ханна стояла, сжимая буханку хлеба, словно стискивала шею Грейс. Ее глаза засверкали и покраснели, она закричала:
– Думаешь, что тебе удалось все просчитать, не так ли?! Думаешь, что, одурачив моего отца, тебе удастся одурачить и меня? Ну так вот, я уже составила о тебе свое мнение, так что не трать зря слова… и справляй сама свое дурацкое Рождество.
– Ханна!
Грейс вздрогнула от голоса Джека, прогремевшего на всю кухню, и резко обернулась. Он стоял на пороге с застывшим от гнева лицом, с охапкой лучины для растопки.
Ханна в смятении повернулась, и из ее рук выскользнул хлеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150