ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
..»
Война еще шла, а когда закончилась, он недосчитался многих своих друзей. И в своей первой послефронтовой вещи - шестичастной фортепьянной сюите «Гробница Куперена» Равель каждую часть посвящает памяти погибших друзей-фронтовиков. Последняя часть - токката - посвящена капитану Жозефу де Марлиаву, мужу знаменитой пианистки Маргариты Лонг.
Наложила свой отпечаток война и на брошенную композитором в первые ее дни симфоническую поэму «Вальс» - дань любви к венскому вальсу. Беспечное, чисто штраусовское кружение вальса сокрушает в финале ужасающий злобный вихрь.
Равель надеялся, что это все, что война не ворвется больше в его музыку - он этого не допустит. Так думали и его друзья. И Равель снова стал прежним жизнерадостным, остоумным Равелем, будущим автором всесветно известного Болеро...
Со времени окончания первой мировой войны прошло десятилетие, но не все раны зажили: многие люди не могли ни забыть, ни простить прошлого.
Был среди этих страдальцев один человек, близкий к отчаянию, - пианист Пауль Витгенштейн. Война отняла у него правую руку. Это был, по существу, смертный приговор музыканту. Но ему порой казалось, что он такой же, как и прежде: ведь он чувствовал свою руку и даже кончики пальцев, которых не было... А по ночам, во сне, он играл - много, блистательно, самые трудные вещи.
Он хотел остаться пианистом, пусть даже вопреки здравому смыслу. И Витгенштейн принял решение обратиться с открытым письмом к композиторам, попросить их помочь ему создать концертный репертуар для левой руки. Он вложит в этот заказ все свои средства. А пока будет усиленно развивать свою единственную руку.
Откликнулись немногие. Среди них был Сергей Прокофьев, Рихард Штраус и Морис Равель, который не мог остаться равнодушным к просьбе человека, столько пережившего на войне, ибо знал, что это такое.
Правда, композитор уже задумал работу над новым произведением, и это должен был быть тоже фортепьянный концерт. Ну что ж, придется писать сразу два концерта.
А работать ему становилось все труднее и труднее. Странная, таинственная болезнь одолевала его, первые приступы которой он тщательно скрывал от друзей: он терял память. Сбывались его собственные, сказанные когда-то слова: «управление» начинало отказывать. Но войну он помнил. Он мог забыть даже свое имя, но то, что пережил в те проклятые годы, он помнил.
Каким должен быть этот концерт? Конечно, прежде всего настоящим, полнокровным, может быть, даже чуть «помпезным». Ведь «важно, чтобы музыкальная ткань не казалась облегченной, но, напротив, звучала как исполняемая двумя руками».
А содержание музыки?.. Слишком многое было разбужено в душе композитора письмом Витгенштейна. И он все время будет об этом думать, сочиняя концерт для левой руки.
«Двуручный» же концерт - в противоположность первому - Равель сделает веселым и блестящим, «в духе концертов Моцарта и Сен-Санса». И не составят ли оба эти произведения как бы две части какого-то большого сочинения, которое он пишет всю свою жизнь?
И вот Пауль Витгенштейн начинает получать одно за другим обещанные произведения. Однако здесь его ждало разочарование.
Рихард Штраус прислал фантазию для фортепьяно с очень большим оркестром. Познакомившись с этим сочинением, пианист впал в уныние: «Ну где мне с одной моей бедной рукой бороться против четверного состава? И в то же время не могу же я сказать Штраусу, что он совсем не так оркестровал...»
Не пришелся по душе Витгенштейну и концерт Сергея Прокофьева. В ответном письме пианист писал: «Благодарю вас за концерт, но я в нем не понимаю ни одной ноты и играть не буду».
Не без душевного волнения отправлял бывший солдат Равель свой концерт на строгий суд другому бывшему солдату. И опять Витгенштейн остался недоволен. Обнаружив «огромную каденцию» для левой руки (с этого начинается фортепьянная партия), он рассердился: «Если я хотел бы играть без оркестра, я не заказывал бы концерта с оркестром!» И потребовал от композитора поправок.
Однако музыканты сразу оценили достоинства произведения и посоветовали пианисту играть так, как сочинил Равель. Витгенштейн сдался. А потом и он полюбил это драматическое сочинение: оно оказалось близким ему по духу. Узнав, что концерт принят, Равель посвятил его Витгенштейну.
Начальное большое вступление фортепьяно - не мужественная ли это попытка пианиста бросить вызов судьбе, утвердить свое право остаться в музыке? Не так ли задумывал этот эпизод композитор?
* * *
Мы прервали рассказ о Концерте для левой руки Мориса Равеля в тот момент, когда в музыку ворвался какой-то злобный вихрь - беспощадная механическая мелодия властвует над всем, и некуда от нее деться.
Так вот когда вновь вернулся Равель к теме страданий и жестоких лишений, вот когда вновь наступила на его сердце железная пята войны. Огромным напряжением воли он старается сдержать эту необузданную силу. Ей нельзя поддаваться - жизнь должна идти вперед, иначе она потеряет смысл.
И оркестр вдруг взрывается каким-то необыкновенным, дерзко-веселым криком. И все преображается. Звучит живой, юношески задорный мотив. Однако он негромок. Да, это скорее воспоминание о веселье, чем оно само, словно грустная улыбка прожившего жизнь человека, вспоминающего свою безоблачно-ясную юность,
Но вот звучание музыки становится еще тише, бег звуков останавливается, в тишине раздаются глухие «шаги» - и происходит неожиданное: воскресает совсем уж было забытая мелодия, та самая, плавная и грустная, которая прозвучала в оркестровом вступлении вслед за первой его темой и которая была подавлена ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Война еще шла, а когда закончилась, он недосчитался многих своих друзей. И в своей первой послефронтовой вещи - шестичастной фортепьянной сюите «Гробница Куперена» Равель каждую часть посвящает памяти погибших друзей-фронтовиков. Последняя часть - токката - посвящена капитану Жозефу де Марлиаву, мужу знаменитой пианистки Маргариты Лонг.
Наложила свой отпечаток война и на брошенную композитором в первые ее дни симфоническую поэму «Вальс» - дань любви к венскому вальсу. Беспечное, чисто штраусовское кружение вальса сокрушает в финале ужасающий злобный вихрь.
Равель надеялся, что это все, что война не ворвется больше в его музыку - он этого не допустит. Так думали и его друзья. И Равель снова стал прежним жизнерадостным, остоумным Равелем, будущим автором всесветно известного Болеро...
Со времени окончания первой мировой войны прошло десятилетие, но не все раны зажили: многие люди не могли ни забыть, ни простить прошлого.
Был среди этих страдальцев один человек, близкий к отчаянию, - пианист Пауль Витгенштейн. Война отняла у него правую руку. Это был, по существу, смертный приговор музыканту. Но ему порой казалось, что он такой же, как и прежде: ведь он чувствовал свою руку и даже кончики пальцев, которых не было... А по ночам, во сне, он играл - много, блистательно, самые трудные вещи.
Он хотел остаться пианистом, пусть даже вопреки здравому смыслу. И Витгенштейн принял решение обратиться с открытым письмом к композиторам, попросить их помочь ему создать концертный репертуар для левой руки. Он вложит в этот заказ все свои средства. А пока будет усиленно развивать свою единственную руку.
Откликнулись немногие. Среди них был Сергей Прокофьев, Рихард Штраус и Морис Равель, который не мог остаться равнодушным к просьбе человека, столько пережившего на войне, ибо знал, что это такое.
Правда, композитор уже задумал работу над новым произведением, и это должен был быть тоже фортепьянный концерт. Ну что ж, придется писать сразу два концерта.
А работать ему становилось все труднее и труднее. Странная, таинственная болезнь одолевала его, первые приступы которой он тщательно скрывал от друзей: он терял память. Сбывались его собственные, сказанные когда-то слова: «управление» начинало отказывать. Но войну он помнил. Он мог забыть даже свое имя, но то, что пережил в те проклятые годы, он помнил.
Каким должен быть этот концерт? Конечно, прежде всего настоящим, полнокровным, может быть, даже чуть «помпезным». Ведь «важно, чтобы музыкальная ткань не казалась облегченной, но, напротив, звучала как исполняемая двумя руками».
А содержание музыки?.. Слишком многое было разбужено в душе композитора письмом Витгенштейна. И он все время будет об этом думать, сочиняя концерт для левой руки.
«Двуручный» же концерт - в противоположность первому - Равель сделает веселым и блестящим, «в духе концертов Моцарта и Сен-Санса». И не составят ли оба эти произведения как бы две части какого-то большого сочинения, которое он пишет всю свою жизнь?
И вот Пауль Витгенштейн начинает получать одно за другим обещанные произведения. Однако здесь его ждало разочарование.
Рихард Штраус прислал фантазию для фортепьяно с очень большим оркестром. Познакомившись с этим сочинением, пианист впал в уныние: «Ну где мне с одной моей бедной рукой бороться против четверного состава? И в то же время не могу же я сказать Штраусу, что он совсем не так оркестровал...»
Не пришелся по душе Витгенштейну и концерт Сергея Прокофьева. В ответном письме пианист писал: «Благодарю вас за концерт, но я в нем не понимаю ни одной ноты и играть не буду».
Не без душевного волнения отправлял бывший солдат Равель свой концерт на строгий суд другому бывшему солдату. И опять Витгенштейн остался недоволен. Обнаружив «огромную каденцию» для левой руки (с этого начинается фортепьянная партия), он рассердился: «Если я хотел бы играть без оркестра, я не заказывал бы концерта с оркестром!» И потребовал от композитора поправок.
Однако музыканты сразу оценили достоинства произведения и посоветовали пианисту играть так, как сочинил Равель. Витгенштейн сдался. А потом и он полюбил это драматическое сочинение: оно оказалось близким ему по духу. Узнав, что концерт принят, Равель посвятил его Витгенштейну.
Начальное большое вступление фортепьяно - не мужественная ли это попытка пианиста бросить вызов судьбе, утвердить свое право остаться в музыке? Не так ли задумывал этот эпизод композитор?
* * *
Мы прервали рассказ о Концерте для левой руки Мориса Равеля в тот момент, когда в музыку ворвался какой-то злобный вихрь - беспощадная механическая мелодия властвует над всем, и некуда от нее деться.
Так вот когда вновь вернулся Равель к теме страданий и жестоких лишений, вот когда вновь наступила на его сердце железная пята войны. Огромным напряжением воли он старается сдержать эту необузданную силу. Ей нельзя поддаваться - жизнь должна идти вперед, иначе она потеряет смысл.
И оркестр вдруг взрывается каким-то необыкновенным, дерзко-веселым криком. И все преображается. Звучит живой, юношески задорный мотив. Однако он негромок. Да, это скорее воспоминание о веселье, чем оно само, словно грустная улыбка прожившего жизнь человека, вспоминающего свою безоблачно-ясную юность,
Но вот звучание музыки становится еще тише, бег звуков останавливается, в тишине раздаются глухие «шаги» - и происходит неожиданное: воскресает совсем уж было забытая мелодия, та самая, плавная и грустная, которая прозвучала в оркестровом вступлении вслед за первой его темой и которая была подавлена ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49