Значит ли это, что они более тонко чувствуют музыку и лучше других разбираются в ней? Нет, конечно. Просто эти люди владеют даром слова, умеют ярко и точно выразить то, что чувствуют все лю­бители музыки. И нередко, для них разговор о музыке, слово о ней становится еще одним способом, случаем пе­режить музыкальные впечатления. «Раздумывая над ис­кусством, чувствуешь его сильнее», - заметил Стендаль, для которого, кстати, и само литературное творчество было, по его выражению, способом записать «музыку своей души».
Итак, из всего, что мы узнали сейчас от любителей музыки, можно сделать вывод: музыка от простейших до самых совершенных своих форм действительно доступна каждому. И многое может дать человеку. Главное усло­вие - не робеть и идти навстречу большим произведениям - опере, симфонии, и слушать, слушать, слушать. Быть серьезным в своих намерениях. Понимание музыки придет обязательно. И то, что человек откроет в ней, будет и открытием в нем самом лучшего, благородного, сердечного.
Все это мне хотелось бы высказать моему случайному собеседнику - водителю такси; убедить его в том, что, он не прав, думая, будто большая музыка создана не для него.
К сожалению, так думают очень многие. И вероятно, даже далеко не всех убедил я своими примерами...
Приведу еще один аргумент, по-моему, очень сильный и убедительный.
Вот как все было, со слов очевидца, старого большеви­ка П. Н. Лепешинского:
«...Подползла проклятая зима 1919 года. Повсюду тол­ки в Москве о топливном кризисе, о сыпняках... Жуткое чувство тревоги не только охватывает душу обывателя, но и проникает в кремлевские палаты. В зале большого Совнаркома царит тягостное настроение. Среди всеобщей унылой тишины представитель малого Совнаркома т. Галкин делает доклад относительно спорного, не вызвавшего полного единогласия в малом Совнаркоме, вопроса об отоп­лении государственных театров... Он не скупится на жесткие, суровые слова, характеризуя московские центры сценического искусства, как ненужные сейчас для рабоче-крестьянской республики. Чьи эстетические интересы и до сих пор обслуживают наши театры? Во всяком случае не трудового народа... Каково содержание современных пьес? Всё те же буржуазные оперы: «Кармен», «Тра­виата», «Евгений Онегин»... Уж лучше бы подмостки Боль­шого театра были использованы для целей агитации и пропаганды. А между тем (и в этом месте голос оратора возвышается до мрачного пафоса) к нам идет и стучится уже в дверь страшная гостья... Смерть от сыпняка стано­вится нашим бытовым явлением... Готовы ли мы для встречи с этой гостьей? Много ли у нас бань, которые яв­ляются во время тифозной эпидемии главной профилак­тической мерой? И хватит ли у нас решимости позволить бросать драгоценное топливо в прожорливые печи мос­ковских государственных театров для щекотания нервов буржуазных барынь в бриллиантах, в то время как лиш­няя, отапливаемая этими дровами баня, быть может, спа­сет сотни рабочих от болезни и смерти...»
Да, положение в стране, обрисованное докладчиком, сверхтяжелое. И все понимают, почему он требует такой? крайней меры. Слово «защитнику». Однако бесцветная, казенная речь представителя театров не вызывает ни у кого сочувствия. И председательствующий - Владимир Ильич Ленин - ставит вопрос на голосование...
Но происходит неожиданное. Владимир Ильич вдруг берет слово, вернее, бросает лишь несколько фраз, предваряя голосование. С веселыми искрами в глазах он говорит о том, что товарищ Галкин имеет «несколько наивное представление о роли и назначении театра», что «наследство от буржуазного искусства нам рано еще сда­вать в архив... Итак, кто за предложение т. Галкина, прошу поднять руки».
Естественно, после этих слов Владимира Ильича об­становка моментально изменилась, и большинства това­рищ Галкин не собрал.
Почему так произошло? Случайно ли это? Сейчас мы знаем, чего стоили Владимиру Ильичу эти иронические, как бы вскользь сказанные слова. До нас дошла интерес­ная подробность, предшествовавшая этому совещанию Совнаркома.
Приемный сын Анны Ильиничны Ульяновой Гора Лозгачев вспоминает, как однажды он увидел Ленина в его кремлевской квартире невеселым, чем-то очень озабочен­ным. И когда спросил «дядю Ленина», не заболел ли он, Владимир Ильич ответил: «Понимаешь, Гора, стоит во­прос: закрыть Большой театр! Считают, что чересчур до­рого обходится его содержание, убыток большой прино­сит, дров нету! Вот как, по-твоему, быть с этим, жалко, а?»
Да, Владимир Ильич оказался в очень сложном поло­жении. Требовалось принять решение. С одной стороны, деятели искусства требовали сохранить Большой театр, с другой - государственные и партийные работники, счи­тавшие, что надо идти на жертвы в области культуры ра­ди скорейшего улучшения быта рабочих. И тех и других Владимир Ильич прекрасно понимал. Он находил пра­вильными их аргументы. Все решить теперь мог только его собственный голос... И В. И. Ленин принял сторону музыкантов...
В самом деле, перед нами - любитель музыки. Обык­новенный и в то же время необыкновенный. Мы знаем, что в детстве Владимир Ильич получил лишь азы нотной грамоты и игры на фортепиано. Но музыка в семье Улья­новых играла большую роль. Ленин глубоко и на всю жизнь полюбил музыку, прекрасно ее знал и понимал. Об этом свидетельствуют его собственные высказывания и воспоминания родных и друзей, соратников по борьбе. Об этом много сказано и написано.
Известны его любимые композиторы и отдельные про­изведения. Широк круг его музыкальных привязан­ностей - это Бетховен, Чайковский, Даргомыжский, Шуман, Шуберт, Лист, Бизе, Гуно и многие другие композиторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49