Да-да, это так или почти так. Всю неделю я с ним была кроткой, как ягненочек. А за неделю вообще-то может столько всякого случиться, правда же? Послушай, Лоррейн еще не прислала тебе открытку с видом какого-нибудь сногсшибательного вулкана?
– Еще нет.
– Э, да тебе жарко. Почему бы тебе не пригласить меня в тенек и не угостить чем-нибудь прохладным? А где ваша садовая мебель?
– Не успел сказать Ирене, чтобы вынесла. А насчет чего-нибудь холодного – это не проблема. Кстати, где Чарли?
– У него очередной мальчишник. В клубе турнир, и он обязательно должен быть там. Сейчас, наверное, размахивает клюшкой для гольфа и счастлив. Это будет продолжаться до вечера, потом они все надерутся. Мое маленькое чудовище отправлено к бабке, то есть к моей маме, ровно в семь я должна его забрать. Вот я и решила использовать передышку и поболтать с тобой о Лоррейн. Ты все еще дуешься на меня?
– Нет, разумеется.
Мы прошли на кухню. После яркого солнца здесь показалось темно. «Как в сумерки», – подумалось мне.
– Что-нибудь большо-ое и чтобы много джина, – сказала она. – Тоник у тебя есть? Ну и прекрасно. Я достану лед.
– И все-таки какого черта ты рассказала о нас этой Манди?
– Ох, опять ты за свое. Мы же близкие подруги и обо всем рассказываем друг другу. И кроме того, я же не все ей рассказала. Так только, намекнула.
– У тебя с Лоррейн было так же? Никаких тайн?
– Боже ж ты мой, нет! Лоррейн слишком задирает нос, Чарли однажды даже не сдержался и сказал ей…
Я наливал джин в бокал и хотел уже остановиться, но она взялась за горлышко бутылки и пригнула ее. Когда бокал наполнился до половины, она сказала:
– Это мне. Я, знаешь, не поклонница тоника. Или скажем так: тоник – не моя слабость.
Когда оба коктейля были готовы, мы чокнулись и выпили. Она склонила голову набок и сказала:
– А теперь кончай разговаривать так официально со мной, Джерри. Я нахожу, что это с твоей стороны не очень красиво.
Она поставила бокал, отняла и мой тоже, отставила в сторону, забралась мне под руку, прижалась ко мне всем телом и поцеловала с неприкрытым жаром.
– Вот так вот, – сказала она и снова подняла бокал. – За дружбу. Мы ведь друзья?
– Друзья.
– Хорошие друзья?
– Наверное.
– Ты кого-нибудь ждешь?
– Нет. Почему ты решила?
– Тогда мы устроим пикник, да, милый?
– Пикник?
– Ну да! По выходным люди устраивают пикники. Где эта пластмассовая штука, в которой лед не тает? – Она нашла и вытащила «штуку». – Наберем побольше льда. Бутылка джина едва почата. Бокалы? Вот они. Сигареты есть. Пять бутылок тоника. Ты ведь согласен провести со мной воскресный пикник, правда?
– Ну… В общем, да.
– Тогда будь добр, посмотри, все ли двери на запоре. Я уставился на нее.
– Где ты собираешься устраивать пикник, Тинкер?
– Наверху, золотко мое. Наверху, ес-тес-твен-но. Ты сегодня что-то недогадлив. Я пришла предложить тебе утешение и поддержку, и пикник, и все-все, а ты делаешь большие глаза и говоришь со мной как на собрании. Пошли-ка, дружочек. Увидишь, этот пикник выйдет получше всяких прочих. И муравьев не будет, я тебе гарантирую!
После продолжительных обоюдных действий, – если предположить, что страсть была в нас, то она так и не успела пробиться на поверхность, – я лежал в постели. Спиртное на столике рядом, сигарета в руке, пепельница холодит горячую грудь. Я лежал, чувствуя себя паршиво донельзя. Тинкер босиком шлепала по комнате, рылась в вещах Лоррейн. Мне хотелось, чтобы она это прекратила. Чтобы она натянула на себя свои зеленые шорты и бело-зеленую блузу и ушла. Но я был чересчур апатичен, чтобы сказать ей это. И потом, я не был уверен, что слова тут помогут.
Ужасное чувство. Мне-то казалось, что я хитроумно справился со всеми проблемами, так или иначе нашел решение для каждой; сработал чисто, сложил все по порядку и запер наглухо все в дальнем углу мозга. Но теперь, в подавленном состоянии, неизбежном после любовного соединения без любви, все вдруг вырвалось наружу, и я лежал нагишом, беспомощный перед последствиями своих деяний.
Я не хотел всего этого. Всегда причислял себя к людям порядочным. Джерри Джеймсон. Разве он из тех, кого однажды приканчивают в пьяной драке или кто исчезает до конца дней за громадными серыми воротами?
Два слова молоточками стучали в моем черепе, я не мог от них увернуться, они выскакивали и, паясничая, мельтешили перед глазами; только два слова: убийца, вор.
Но это же не я! Не мог это быть я! Еще и еще раз я прокручивал ход событий, стараясь понять, где же тот шаг, который сделал все окончательно непоправимым. Я хотел доказать сам себе, что виноваты обстоятельства, что не выбор пути, а дорожный ухаб, авария – нечто внешнее выбило меня навсегда из колеи, и уже ничего нельзя было поделать. Но при новом, беспощадном свете было отчетливо видно, что у меня было не так уж мало возможностей остановиться, прекратить всю эту аферу. Снова и снова оживала у меня перед глазами одна и та же сцена: откидывается крышка черного металлического кейса, и я вижу невероятную, немыслимую груду денег. С того самого мгновения в глубине души я знал, что мне будет принадлежать все это. Все, до последнего доллара.
Но теперь уже все равно что, почему, как, – дело-то сделано. Никогда больше ко мне не вернется то, что окружало, оказывается, меня все эти годы, невидимое, как воздух: жизнь без страха. Без страха, без жутких воспоминаний, без этого тошного ощущения глубоко в груди.
Тинкер сказала:
– Милый, а она, видать, и впрямь спешила.
– Почему?
– Вот это платье она купила на прошлой неделе, я была тогда с ней. Оно очаровательно. Заплатила она сорок девять пятьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51