Бросив безразличный взгляд на названия книг, я прислушался. Ни в самой гостиной, ни в доме, ни на лужайке — ни звука. Кругом тишина, почти мертвая тишина! Меня снова охватило непонятное ощущение нервозности. С чего бы это? Я бросил взгляд через большое окно: интересно, любили ли они стоять там, на лужайке, вечерами — его рука на ее талии, ее голова на его плече, — перед тем как отправиться в постель? И читали ли хоть когда-нибудь все эти книги вслух друг другу? Вставал ли он со стула или дивана, чтобы помешать кочергой горящие поленья в камине, в то время как Ники продолжала сидеть, наслаждаясь своим заслуженным счастьем?
— Геван!
Оказывается, она совершенно бесшумно уже вошла в гостиную и теперь стояла прямо за моей спиной, протянув ко мне руки и широко улыбаясь.
Да, четыре года заметно изменили Ники. Талия осталась такой же тонкой и элегантной, как раньше, однако и грудь, и бедра явно увеличились, что — пока неизвестно, к лучшему или худшему, — особенно подчеркивало ее легкое яркое платье без бретелек. Щеки были по-прежнему чуть втянутыми и овальными, рот выразительно изогнутым, чувственным, требовательным и безусловно властолюбивым.
Ее свободная, ничем не скованная походка невольно напоминала движения какого-нибудь яростного, но бесконечно восхитительного дикого животного, а запах... Такой знакомый запах ее любимых духов!..
— Ты изменила прическу, — растерявшись от неожиданности, наверное, очень глупо и уж точно совершенно бессмысленно произнес я.
— О, Геван, Геван! Какое необычное, просто на редкость оригинальное приветствие! Похоже, ты совсем не изменился.
Мое имя она всегда произносила совсем не так, как другие: задерживая зубы на нижней губе на звуке "в", в результате чего эта согласная звучала подчеркнуто долго.
Я попытался было взять ее правую руку, чтобы пожать ее в знак пустой, но, полагаю, необходимой вежливой формальности, однако ее другая рука совершенно неожиданно нашла мою кисть, длинные теплые пальцы плотно обхватили ее, и мы вдруг оказались практически прижатыми друг к другу.
— Рад видеть тебя, Ники, — внезапно осипшим голосом сказал я.
Она на секунду закрыла глаза. Затем снова открыла.
— Боюсь, чуть поздновато.
Ники отпустила мою руку и с совсем необычной для нее неловкостью отвернулась. Она явно нервничала. Похоже, наша сегодняшняя встреча была для нее ничуть не менее сложной, чем для меня. А может, вся эта сентиментальная поза не более чем расчетливая игра, чтобы я, тут же забыв обо всем, что произошло, и сейчас принял ее за ту самую девушку, которая некогда якобы мечтала выйти за меня замуж? Ники предала меня, и из ее весьма необычной манеры поведения постепенно становилось все более и более ясным — она об этом тоже не забыла! И если раньше я привык, как само собой разумеющееся, считать абсолютно естественным ее совершенную манеру поведения и, мягко говоря, полное отрицание даже малейшей возможности собственной неправоты, то теперь видеть ее явную неуверенность, причем на ее собственной территории, означало только одно — в моих глазах Ники, увы, утратила свой былой и, вполне возможно, ложный имидж величавой неотразимости. А может, его никогда и не было? Иллюзии, только иллюзии... Она и должна была чувствовать себя виноватой. Каким-то непонятным образом уничтожила Кена, принесла несчастье всей нашей семье Дин. Слава богу, теплота, которую я вдруг, ожидая и одновременно боясь этого, почувствовал к ней, скоро испарилась. Слава богу!
Очевидно, Ники интуитивно поняла это, потому что, решив покончить со своей игрой, тут же повернулась и с уже совсем не искренней, чисто светской улыбкой произнесла:
— Ты выглядишь на редкость великолепно, Геван.
— Я же теперь всего-навсего пляжный мальчик, ты же знаешь. Веду здоровый образ жизни, наращиваю мышцы, улучшаю свой внешний вид и не думаю ни о чем другом.
— И не позволяешь себе никаких отклонений? Даже мартини? Молодец! А вот я позволяю. Особенно в последние дни.
Это невольно заставило меня вспомнить о чудовищных смесях, которые она когда-то любила делать для нас.
— Позволяешь? Прекрасно, тогда подтверди это.
Я сидел, наблюдая за тем, как она хлопочет у мини-бара на колесиках. На какое-то время в гостиной воцарилась полная тишина, которую нарушали только звуки легкого позвякивания ледяных кубиков в бокалах. Она отмеряла пропорции напитка с напряженной тщательностью маленькой девочки, затем со столь же серьезным выражением лица взболтала все в шейкере, разлила по бокалам и принесла их к большому низенькому столику. Я встал, взял из ее рук бокал, чуть отхлебнул из него.
— Теперь это выходит у тебя намного лучше, чем раньше.
Она молча, как бы благодарно кивнула, села напротив со своим бокалом в руке. Мы оба старались не переступать черту формальных, но достаточно вежливых отношений. Будто понимали, что идем по разным сторонам гибельной пропасти.
— У тебя очень милый дом, Ники.
— Да, но, на мой взгляд, слишком большой. Впрочем, Кен всегда хотел иметь по-настоящему большой дом. Скорее всего, я его продам.
— И что потом?
— Наверное, уеду. Пережду немного, пока все... как бы это сказать, станет на свои места. Затем вернусь. Стэнли считает, что мне следует, как он говорит, «более активно заниматься делами компании».
Снова последовало долгое молчание. Крайне неудобное, напряженное, тягостное, полное скрытой тревоги молчание... Ее новая прическа нравилась мне больше, чем прежняя. С одной стороны, она делала ее лицо более хрупким и по-своему более привлекательным, а с другой, напротив, создавала впечатление какой-то неискренности, даже некоторой ложности образа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101